Пайчадзе и я невольно вскрикнули от неожиданности.

– Этот сам по себе замечательный для нас момент совпал с днем нашего великого праздника, – продолжал Камов. – Вот причина того, что мы собрались в неурочный час. Выпьем же, мои дорогие друзья, за успешное окончание первого большого космического рейса!

Бесшумно и стремительно несется в пространство советский звездолет. Каждую секунду остается позади двадцать восемь с половиной километров пути. Невидимая я неосязаемая “дорога Земли” промелькнула как молния, но зоркий глаз нашего командира увидел ее, а сердце советского человека подсказало замечательную мысль – отпраздновать великий праздник именно в этой точке. Сюрприз был большой и радостный. И я и Пайчадзе горячо благодарили Камова.

– Поблагодарите также и Константина Евгеньевича. Он помог мне точно рассчитать момент и скрыть его от вас, чтобы сюрприз был приятнее.

– Теперь понимаю, – сказал Пайчадзе, – почему вы так туманно ответили мне, когда я спрашивал, в какой момент мы достигнем орбиты Земли. Признаюсь, я подумал, что вы равнодушны. Камов засмеялся:

– Я еще на Земле знал, что мы пересечем ее орбиту именно 7 ноября, и хотел пока скрыть это от вас всех, но Константин Евгеньевич, между делом, сам вычислил все и обрадовал меня своим открытием. Пришлось готовить сюрприз вдвоем и скрывать от вас двоих такое замечательное совпадение.

– Как странно, – сказал я, – что мы находимся далеко от Земли и все‑таки чувствуем себя как бы на ней.

– Мне не совсем понятна ваша мысль, – сказал Камов.

– Мне тоже она непонятна, – засмеялся я, – но, тем не менее, мне кажется это странным.

– А мне, – сказал Белопольский, – это кажется вполне нормальным. Люди всегда жили только на Земле. Сознание ее постоянного присутствия так глубоко вкоренилось в нас, что очень трудно за короткий срок отвыкнуть от мысли, что она тут, под нами. Это не мысль, – повернулся он к Камову, – а скорей ощущение.

– Во всяком случае, – ответил Камов, – у меня такого ощущения нет.

– У меня тоже, – сказал Пайчадзе.

– Это потому, что вы покинули Землю не в первый раз. Но мне представляется несомненным, что во время полета на Луну такое ощущение у вас было.

Камов отрицательно покачал головой.

– Я не помню, чтобы у меня оно было, – сказал он. – Впрочем, во время этого полета нам некогда было заниматься анализом наших ощущений. Он был слишком коротким.

Кстати, – сказал я, – вы никогда не рассказывали нам о полете на Луну.

И я и Арсен Георгиевич, – ответил Камов, – рассказали все на страницах газет и журналов. Я думаю вы читали об этом полете.

Конечно читал, – сказал я. – Но, может быть, вы могли бы рассказать что‑нибудь, о чем не писали раньше?

– Мы все рассказали, – сказал Пайчадзе.

Камов посмотрел на него и усмехнулся:

– Откровенно говоря, мы утаили один эпизод.

– Расскажите? – попросил я.

– Не стоит, – сказал Пайчадзе. – Ничего интересного.

– Разрешите нам судить об этом.

– С удовольствием расскажу, – сказал Камов. – Арсен Георгиевич скромничает. Когда мы опустились на поверхность Луны, то были вынуждены выходить из корабля, чтобы собрать образцы лунных пород.