— Ну, знаете ли, Питер, вы не имеете права распоряжаться нашей жизнью по своему усмотрению!

— Ах, вы всерьез так думаете? — с улыбкой вымолвил Куэйл. — Не сердитесь на меня, Танжер. Вы сами прекрасно знаете то, что я собираюсь вам сказать. Вы чересчур преданная родине англичанка для того, чтобы разрушить мои планы, а ведь, может статься, Феллсу в них отведена центральная роль! Вы же не захотите все испортить?

— Конечно же, нет, Питер! Никто не собирается разрушать ваши планы. Разве я сама не служила вам верой и правдой? И продолжала бы служить, если бы вы не решили от меня избавиться. Я так и не поняла причины своего увольнения.

— Можете мне поверить, — сказал Куэйл, — я подчиняюсь тем же правилам, что и мои сотрудники. А «избавился» я от вас, как вы изволили выразиться, когда почувствовал, что чересчур сильно привязываюсь к вам. Кстати, не кажется ли вам, что наш разговор становится беспредметным?

— Ни в коем случае, — отпарировала она. — Мы движемся к решению.

— И каково же оно будет?

— Вот оно: я решила выйти замуж за Хьюберта, как только окончится война и он перестанет работать на вас, по крайней мере, официально. Что в этом плохого?

— Ничего особенного… кроме того, что я сомневаюсь в успехе этого начинания.

— Я причиняю вам много хлопот со своими идеями, не правда ли, по поводу любви, брака и прочих отклонений в этом роде, а вы и так обеспокоены происходящим. У вас хватает забот и без меня. Я очень люблю вас, Питер, и сержусь на себя за то, что невольно ставлю вам палки в колеса!

Куэйл расхохотался:

— Очаровательно! Но вы вовсе не способны ставить мне палки в колеса, Танжер. Разве что перышко… А самая крупная неприятность подстерегла меня вчера вечером, — добавил он погрустневшим голосом.

— Это что-то серьезное? — заволновалась Танжер.

— Весьма и весьма серьезное, — ответил Куэйл. — В сущности, это можно назвать катастрофой.

— Питер, я в отчаянии, поверьте! — Куэйл подозвал официанта и заказал еще кофе.

— Танжер, — сказал он. — Я всегда был с вами откровенен.

— Да, Питер, со мной вы были всегда сама откровенность.

— Хорошо, — сказал Куэйл, — и я хотел бы поговорить с нами в открытую. Приди вы ко мне ну хотя бы два дня тому назад и я, наверняка, порадовался бы за вас, хотя в том, что касается лично меня, я бы не почувствовал себя особенно счастливым, — он вымученно улыбнулся. — Да, я был бы счастлив за вас и Феллса, ведь я его очень уважаю. На свой лад он просто замечательный человек. Во всяком случае, по окончании войны, когда Феллс получил бы возможность заново начать жизнь, я бы первым сказал: «Будьте счастливы, дети мои!» Но сейчас это невозможно!

— Я вижу, — слабым голосом произнесла Танжер, — ведь произошло что-то очень серьезное!

— Совершенно верно, — подтвердил Куэйл. — И будущее Феллса теперь выглядит весьма проблематично. То есть настолько проблематично, что неизвестно, сможет ли он думать о любви и женитьбе независимо от момента. Даже после войны.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я не очень уверен, — сказал Куэйл, подыскивая слова, — но я вас предупреждаю, Танжер: Феллс, возможно, не останется с нами надолго. Я должен поручить ему задание, которое никто, кроме него, не сможет выполнить. Нужно, чтобы он довел дело до конца.

— И вы, Питер, ждете от меня, что я соглашусь его забыть?

— Не вижу причин, по которым вы должны его забыть, но вы должны понять, что это очень серьезное предупреждение, и принять его к сведению.