Это означало, что хоть война и оставила шрамы на его лице, она не затронула его дух.

 Но радость быстро померкла, когда он начал понимать, что их брак вскоре перестанет быть тайным, что даже широкая одежда, которую она носит, рано или поздно не сможет скрыть беременность.

 Что его с позором выгонят из Ордена.

 Что ее снимут с должности и отзовут на Набу.

 Что та самая слава, что делала его таким важным для войны, повернется теперь против них, сделав из обоих самую заманчивую добычу для сплетников Галактики.

 И он решил, что ему все это шебуршание безразлично.

 – Это… чудесно… Падме, это просто волшебно,- его глаза снова заблестели.- Давно узнала?

 Она покачала головой.

 – Что мы будем делать?

 – Быть счастливыми, вот что мы будем делать. Вместе. Все трое.

 – Но…

 – Нет,- он прижал палец к ее губам и улыбнулся.- Никаких "но". Ты и так волнуешься слишком много.

 – Приходится,- она тоже улыбнулась, несмотря на стоящие в глазах слезы.- Потому что ты не волнуешься совсем.

***

 Анакин подскочил в кровати, задыхаясь, невидящими глазами уставясь во враждебную темноту.

 Как она кричала, звала его. Как умоляла его. Как силы оставили ее, лежащую на том чужом столе. Как, в конце концов, она смогла только простонать: "Анакин, прости меня. Я люблю тебя. Я люблю тебя…" Образы ураганом крутились в голове, ослепляя, заслоняя собой очертания ночной комнаты, заглушая все звуки, кроме бешеного стука сердца.

 Немеханическая рука нащупала незнакомые, пропитанные потом, шелковые простыни, обернутые вокруг талии. Он наконец вспомнил, где находится. Чуть повернулся и увидел ее, лежащую на боку. Великолепные волосы разметались по подушке, глаза закрыты, на губах танцует легкая полуулыбка. И увидев, как она мерно дышит, он отвернулся, закрыл руками лицо и зарыдал.

 Слезы, что просачивались между пальцами, были слезами благодарности.

 Она жива. Она с ним.

 В глубокой тишине слышно было жужжание электромоторчиков в протезе. Он отбросил простыни и встал.

 Пройдя через чулан, вышел на винтовую лестницу, ведущую к веранде, с которой открывался вид на частную посадочную площадку, принадлежавшую Падме. Он облокотился на холодные перила и устремил взор в безбрежную даль.

 Корускант все еще горел.

 Ночью город всегда был залит светом из триллионов окон в миллиардах зданий, что устремлялись в небо на километры, светом от навигационных огней и реклам и бесконечных потоков машин. Но сегодня перебои энергии превратили город из сверкающей фонарями-звездами Галактики в погруженную во мрак туманность, только кое-где разрываемую зловещими красными карликами несчетных пожаров.

 Неизвестно, сколько Анакин так простоял. Вид города находился в странной гармонии с тем, как он ощущал себя: поврежденный в бою, запятнанный тьмой.

 Лучше он будет смотреть на город, чем думать, почему он вообще стоит здесь и вглядывается во тьму.

 Ее шаги были тихи, почти неслышны, но Анакин почувствовал ее приближение.

 Она встала рядом с ним у перил и положила мягкую, теплую ладонь поверх его твердой, холодной механической руки. Она просто стояла там, рядом, безмолвно глядя на город-планету, что стал ее вторым домом. Она просто ждала, чтобы он сам рассказал ей, что его беспокоит. Она верила, что он это сделает.

 Он почувствовал это терпеливое ожидание в ней, это доверие, и от благодарности на глаза вновь навернулись слезы. Он заморгал, чтобы не дать слезам покатиться по щекам. Положил вторую руку поверх ее ладони и мягко поглаживал, пытаясь собраться с силами заговорить.