— Наказать ее! Воровала. Я видела, как унесла хлеб! Бейте ее, так чтоб навсегда запомнила, ломайте ей кости. Мой сын все равно на ней женится ему запретили… ломайте!

Я вдруг вспомнила, как молила Аднана вступиться за сироту, не позволять сыну ее тетки трогать и лапать девочку. Наверное, ему запретили вот и гнобят несчастного ребенка. Они словно по команде кинулись на Амину, а я бросилась к ним, схватила одну из бедуинок за шиворот, отшвыривая в сторону.

— Не сметь бить ребенка! Вы что нелюди?! Вы же женщины! Матери!

— Ты смотри, русская шармута вылезла из норы!

Я толкнула Амину себе за спину, закрывая ее собой.

— Вы дуры взрослые ребенка палками бить вздумали? Трусливые вороны!

Только подойдите я вам глаза выцарапаю. Не верите? Я могу. Я ненормальная, ясно?

Ходят вокруг меня кругами и не решаются кинуться. Боятся сволочи. Вот и бойтесь ведьмы злобные.

— Как вы можете девочку бить? Накажите, проучите, оставьте без вкусного, сладкого, но бить? Вы что палачи?

— Слышь ты, учить нас вздумала? Тебя мало били иначе не выросла б из тебя шармута. Подстилка асадовская. Тьфу.

Гульшат плюнула в мою сторону.

— Бейте обеих!

Некоторые женщины переглянулись.

— Аднан велел не трогать.

— Не нам велел, а солдатам. Нам никто ничего не велел. Бейте их обеитх иначе она у нас и детей. И мужей уведет. А маленькая дрянь ей пособничает. Предала нас ради чужестранки. Обе предательницы и твари!

Гульшат замахнулась первая и ударила меня по плечу. Я бросилась к ней, выдергивая палку из рук и отшвыривая в сторону.

— Не лезь ко мне! Я тебя голыми руками разорву!

Но она все равно накинулась на меня, хватая за волосы.

— Бейте ее! Бейте!

За ней следом кинулись другие, а я поняла, что против толпы ничего сделать не смогу, Амину к себе прижала и на песок бросилась, собой закрывая. Удары сыпались на плечи и на голову один за другим, а я губы закусила, представляя себе, что это сестренка моя, что это ее бить хотели. Мою маленькую Верочку. Амина бьется подо мной, плачет, кричит, а я молчу только дергаюсь когда палки на спину и плечи опускаются, голову рукой пытаясь закрыть.

— Что здесь происходит? Ах вы ж твари! Вы что с ума посходили? А ну разошлись, курицы! Вы что натворили?!

Голос Рифата пробивался сквозь крики женщин, ругательства и плач Амины. Удары еще опустились на спину и на руку и тут же прекратились, когда в воздухе засвистел хлыст и кто-то из женщин истошно закричал.

— Как смели тронуть? Приказ мой нарушить? Кто затеял? Кто такой наглый и смелый, что решил без шкуры остаться?

Я вздрогнула от голоса, который тут же узнала и по телу прошла дрожь ненависти.

— Это Гульшат. Она все затеяла! Онаааа!

— Как смела ослушаться меня, а, Гульшат? Как смела?

— Одна воровка, а другая дрянь асадовская! А у тебя глаза пеленой похоти затянуло! Ничего из-за своей шарм…

Охнула, а мне захотелось уши руками закрыть, чтоб свист плети не слышать.

— Всех десятерых в яму. Завтра с утра пусть их мужчины каждой всыпят по десять плетей. А если откажутся и их ждет та же участь и изгнание из деревни.

Чьи-то руки тронули мои плечи и я, всхлипнув от боли, повела ими, чтоб не трогал, но меня тут же подняли с песка на руки.

— Дура ненормальная! — процедил сквозь зубы по-русски и понес в сторону хижины.

— Аминаааа…, - закричала я.

— Сдалась она тебе девчонка эта? Рифат, головой за ребёнка отвечаешь накорми и приведешь ко мне. Если и правда воровала пальцы ей отрежем.