|
Однако послабление существовало для тех мальчиков или девочек, которые не могли больше сдерживать себя: это означало пойти незадолго до обеда в часовню, из которой сделали уборную, огороженную так, что наши распутники могли получать удовольствие, которое доставляло им созерцание удовлетворения этой нужды; те же, кто могли сохранять "поклажу", теряли ее на протяжении дня таким способом, который больше всего нравился друзьям. Был еще и другой мотив для наказания. То, что называется "церемонией биде", совершенно не нравилось нашим четырем друзьям: Кюрваль, к примеру, не мог вынести, чтобы те, с кем ему предстояло иметь дело, мылись; Дюрсе -- то же самое; об этом и тот, и другой предупреждали старуху, блюдущую пациентов, с которыми они предполагали позабавиться на следующий день; этим субъектам не разрешалось ни при каких условиях мыться водой или очищать себя любым другим способом; двое других относились к этому спокойно, поскольку для них это было не принципиально; впрочем, если после предупреждения быть грязным какой-нибудь субъект являлся чистым, он записывался в список для наказаний. Так произошло с Коломб и Эбе в описываемое утро. Накануне они накакали во время оргий; зная, что на следующий день они должны подавать кофе, Кюрваль, который рассчитывал поразвлечься с обеими и даже предупредил, что заставит их пукать, -- потребовал, чтобы многие вещи остались в том состоянии, в каком были. Когда девочки легли спать, они ничего этого не сделали. Во время визита Дюрсе был очень удивлен, увидев их в образцовой чистоте; они извинились, сказав, что забыли о предупреждении; тем не менее их имена были вписаны в книгу наказаний. В то утро не было выдано ни одного разрешения на часовню. (Читателю угодно будет припомнить о том, что мы будем подразумевать под этим в будущем). Все слишком хорошо предвидели необходимость в этом для грядущего вечера. В тот же день закончились уроки мастурбации для мальчиков; они стали бесполезными, все мастурбировали, как самые ловкие парижские проститутки. Зефир и Адонис в ловкости и легкости превосходили всех, и редко какой член не эякулировал до крови, Напряженный такими проворными и нежными маленькими ручками. До кофе не произошло ничего нового; кофе подавали Житон, Адонис, Коломб и Эбе. Эти четверо, предупрежденные заранее, были напичканы всевозможной дрянью, которая лучше всего может вызвать кишечные ветры, и Кюрваль, который намерился заставить их пукать, получил огромное количество пуков. Герцог заставил Житона сосать себя, но маленькому ротику никак не удавалось заглотить огромный член, который ему подсовывали. Дюрсе сотворил мелкие изощренные гадости с Эбе, а Епископ отодрал Коломб в ляжки. Пробило шесть часов, все прошли в гостиную, и госпожа Дюкло принялась рассказывать то, что вы сейчас прочтете: "В дом к мадам Фурнье прибыла новая товарка: в силу роли, которую она будет играть в той страсти, что последует сейчас, она заслуживает того, чтобы я вам описала ее хотя бы в общих чертах. Это была юная модистка, развращенная тем соблазнителем, о котором я вам говорила ранее, рассказывая про дом госпожи Герои; он работал также и на госпожу Фурнье. Девушке было четырнадцать лет, шатенка, с карими глазами, полными огня, с маленьким личиком, самым сладострастным, какое только можно себе представить, с кожей белой, как лилия, и нежной, как атлас, достаточно хорошо сложенная, но все-таки немного полноватая; от этого легкого недостатка происходила самая аппетитная, самая привлекательная, самая округлая, самая белая попка, которую можно было найти в Париже. Мужчина, с которым она имела дело, как я наблюдала сквозь дырку, был у нее первым; она была девственницей, совершенно точно -- со всех сторон! Следует сказать, подобный лакомый кусочек предоставлялся лишь большому другу дома: это был старый аббат де Фьервиль, известный как своим богатством, так и своим распутством, страдающий тяжелой подагрой. |
