Однако Дерриду прежде всего интересует способ применения знания, будь то интуитивно­го или так называемого логического. Каким об­разом мы выражаем свои мысли и знания? С по­мощью языка. Но язык не является ни абсолют­ным, ни точным, ни логичным. В каждом слове, каждой фразе и даже способе построения пред­ложений заложены возможности появления дву­смысленностей, искажающих значение. Язык из­бегает ясности и точности. У каждого слова есть свое значение или несколько значений. Но с каж­дым словом связывается также неограниченное количество более или менее скрытых коннотаций. Среди них — игра слов, аллюзии на другие смыс­лы, внутреннее сходство, возможность разных толкований, расходящиеся значения корней, дву­смысленности и т.д. В устной речи нередко быва­ет и намеренное изобретение двусмысленностей. Комедиант делает акцент на какой-то совершен­но невинной фразе и открывает простор для дру-

     42

     гих, отнюдь не невинных толкований. При определенных условиях некоторые высказывания не­вольно могут содержать прямое противоречие («Белый дом не собирается никого обелять»).

     То же самое происходит и в письменном язы­ке. Читатель вправе привносить свое собственное толкование, отношение, намерение. Слова, по своей сути и без того неоднозначные, превраща­ются в предмет читательской интерпретации. Деррида идет в своем анализе еще дальше. При отсутствии «позитивных условий» идентифика­ции (то есть четкой системы противопоставления значений); утверждает он, различие приводит к полной текучести языка на уровне смыслов под­текста. Нет идентичности — нет и концептов, потому как идентифицирующие понятия стано­вятся немыслимыми в прямом смысле слова. На этом уровне язык, существующий среди беско­нечной текучести игры слов и парадоксов, совер­шенно избегает ясности значений. Тем самым язык избегает и метафизического «присутствия» абсолютной истины, которую старается ему на­вязать западноевропейская традиция. Этот уро­вень языка, в чем-то аналогичный человеческо-

     43

     му подсознанию, представляет собой первоздан­ную творческую путаницу неразрешимостей сре­ди своих различий.

     Еще раз напомним, что Деррида был не пер­вым, кто указал на элемент неоднозначности в язы­ке — поэты знали об этом с момента возникнове­ния литературы. Возможно, именно этим обстоя­тельством можно объяснить первую реакцию на идеи Дерриды в Америке, где он выступил в уни­верситете Джонса Хопкинса в 1966 году Языковой метод Дерриды был воспринят как новаторская и интересная техника анализа художественной лите­ратуры. Применение такого метода позволяло выч­ленять в литературном тексте разнообразные аллю­зии и значения, которые образуют отдельные под­тексты в произведении. Критики получали новые возможности поиска и выявления скрытых наме­рений, метафизических предпосылок и косвенных многозначностей. С другой стороны, в лагере фи­лософов Деррида встретил куда более прохлад­ный прием. Что он этим, собственно, хочет сказать?

     Отвечая на этот вопрос, Деррида уклоняется от точных формулировок по примеру избегающе­го точных значений языка (в его теории). Но язык

     44

     имеет значение.