Кант рассматривал свой категорический им­ператив только как форму, свободную от мораль­ного содержания. Но это не совсем так. Он все же содержит следы морального содержания. Мо­ральность согласия, для начала. Категорический императив подразумевает, что каждый должен дей­ствовать определенным образом, не обращая вни­мание на настроение или цель. Должен ли глава государства действовать по тем же моральным принципам, что и епископ в монастыре? Следует ли ему пытаться быть таким? Должен ли Черчилль пытаться быть похожим на Ганди? Или наоборот?

     31

     Возможно, все системы с неизбежностью ведут к такой жесткости. Но безо всякой этической системы мы бы совсем потерялись и не смогли бы вынести никакого суждения.

     Этические принципы системы Канта приве­ли его к мысли, что мы никогда не должны лгать, независимо от того, какие последствия это мо­жет вызвать. Он хорошо знал о том, что влечет за собой этот тезис, но все равно его придерживал­ся. «Сказать неправду убийце, который преследу­ет твоего друга, укрывшегося в твоем доме, будет преступлением».

     Должны ли мы думать, что Кант выдал бы своих друзей-евреев нацистам? Нет: все, что нам о нем известно, позволяет сказать, что здесь он бы последовал чувству долга. Его высокоразви­тый ум быстро бы обнаружил правило, которое запрещает ему выдать своих друзей.

     Вопрос о том, следует ли лгать или нет, выда­ет некоторый дефект системы Канта. Безошибоч­но можно сказать, что он исключительно серьез­но относился к этой проблеме. Он даже размыш­лял над тем, стоит ли подписываться в конце письма «ваш преданный слуга», что было обыч-

     32

     ным для того времени. Будет ли это ложью? Кант говорил, что он не является слугой того, кому пишет, и совершенно не намерен быть преданным этому человеку. Но со временем он оставил та­кие размышления.

     Однако в более серьезных вещах, таких, как литература, он оставался непреклонен. Он быт против чтения романов. Они делают наш ум «фрагментарным» и ослабляют память, «посколь­ку было бы глупостью запоминать романы, что­бы потом рассказывать их другим». Не следует сбрасывать со счетов то, что Кант здесь подразу­мевает, что помнит все прочие книги. Он тем не менее упускает из внимания тот факт, что чтение романа Руссо «Элоиза» было для него формиру­ющим опытом, который не сделал его ум фраг­ментарным и не ухудшил память.

     Канту нравилась поэзия, но только если она быта созданной разумом, гармонией между муже­ством и чувствами. Поэзию без рифмы он считал просто сошедшей с ума прозой. Музыка быта для него иным и гораздо более сложным видом искус­ства. Она одна могла пробить щит, скрывавший его невыраженные эмоции, и поэтому он быт особен-

     33

     но резок по отношению к ней.