Пустыня пламенная расстилалась.

         С ожесточеньем безнадежной скорби,

         Глубоко врезавшейся в сердце,

         С негодованьем силы, вдруг лишенной

         Свободы, он смотрел на этот хаос

         Сияния, на это с небесами

         Слиявшееся море. Там лежал

         И самому ему уже незримый мир,

         Им быстро созданный и столь же быстро

         Погибший; а широкий океан,

         Пред ним сиявший, где ничто следов

         Величия его не сохранило,

         Терзал его обиженную душу

         Бесчувственным величием своим,

         С каким его в своей темнице влажной

         Он запирал. И он с презреньем взоры

         От бездны отвратил, и оком мысли

         Перелетел в страну минувшей славы.

         Там образы великие пред ним,

         Сражений тени, призраки триумфов,

         Как из-за облак огненные Альпов

         Вершины, подымались, а в дали далекой

         Звучал потомства неумолчный голос;

         И мнилося ему, что на пороге

         Иного мира встретить ждут его

         Величества всех стран и всех времен.

         Но в этот миг, когда воспоминаньем

         В минувшем гордой мыслью он летал, орел

         Ширококрылый, от бездны моря быстро

         Взлетев на высоту, промчался мимо

         Его скалы и в высоте пропал.

         Его полетом увлеченный, он

         Вскочил, как будто броситься за ним

         Желая в беспредельность; воли, воли

         Его душа мучительную прелесть

         Отчаянно почувствовала всю.

         Орел исчез в глубоком небе. Тяжким

         Свинцом его полет непритеснимый

         На сердце пал ему; весь ужас

         Его судьбы, как голова смертельная

         Горгоны,

         Ему предстал; все привиденья славы

         Минувшей вдруг исчезли; и один

         Постыдный, может быть и долгий, путь

         От тьмы тюремной до могильной, где

         Ничтожество; и он затрепетал;

         И всю ему проникло душу отвращенье

         К себе и к жизни; быстрым шагом к краю

         Скалы он подошел и жадном оком

         Смотрел на море, и оно его

         К себе как будто звало, и к нему

         В своих ползущих на скалу волнах

         Бесчисленные руки простирало.