|
Выражение его лица было так ужасно и мучительно, что Джальма с тревогой схватил его за руку и взволнованно сказал: — Успокойся… не волнуйся так… послушай увещевания друга… они отгонят дурные мысли… Говори, что с тобой? — Нет, нет, это слишком страшно! — Говори, прошу тебя… — Оставьте несчастного с его неизлечимым горем… — Неужели ты считаешь меня на это способным? — спросил Джальма с кротостью и достоинством, которые, казалось, произвели сильное впечатление на метиса. — Увы! Господин… — продолжал он, все ещё колеблясь. — Вы требуете? — Да, требую… Говори… — Ну, так я вам не все сказал… меня удержал стыд… боязнь насмешки… Вы спрашивали, почему я думал, что мне изменили?.. Я говорил… о подозрениях… о холодности… этого мало! Сегодня вечером эта женщина… — Говори… — Эта женщина назначила свидание… человеку… которого она предпочитает… — Кто тебе это сказал? — Некто, пожалевший о моем ослеплении. — А если он тебя обманул или сам обманывается? — Он обещал мне дать доказательства! — Какие же доказательства? — Он предложил мне присутствовать при их свидании. «Быть может, это свидание невинно, несмотря на все признаки. Судите сами, и, если у вас хватит на это мужества, вашей мучительной нерешительности наступит конец», — сказал мне этот человек. — Что же ты ему ответил? — Ничего… Я потерял голову и пошел просить вашего совета… — Затем, с жестом отчаяния, метис прибавил, дико расхохотавшись: — Совета… совета… я должен был его просить у лезвия моего кинжала… Оно ответило бы мне: «Крови!.. Крови!» И метис судорожно схватился за рукоятку кинжала, который был заткнут у него за поясом. Есть какая-то роковая, пагубная заразительность в подобных вспышках. При виде гневного, перекошенного яростью и ревностью лица Феринджи Джальма вздрогнул. Ему вспомнился безумный гнев, овладевший им, когда княгиня де Сен-Дизье говорила Адриенне, что та не посмеет отрицать: Агриколь Бодуэн, её мнимый любовник, был найден у неё в спальне. В ту минуту, благодаря гордому, полному достоинства виду молодой девушки, Джальма почувствовал презрение к низкой клевете, на которую Адриенна не хотела даже отвечать. Но несмотря на это, два или три раза эта мысль болезненно мелькала в голове Джальмы точно огненная полоса, хотя она и исчезла затем бесследно среди его ясного счастья и бесконечного доверия к сердцу Адриенны. Все эти воспоминания, а также страстное сопротивление Адриенны пробудили в душе принца глубокое сочувствие к Феринджи, причем он невольно видел страннее сходство в положении метиса со своим собственным. Зная, до чего может довести гневное ослепление, принц ласково заметил: — Я обещал тебе свою дружбу… и хочу её доказать. Метис, охваченный немой яростью, казалось, не слыхал слов своего господина. Последний положил руку ему на плечо и сказал: — Феринджи… выслушай меня… — Простите меня… — воскликнул метис, как бы пробуждаясь. |
