У нас еще это не принято.
— По-моему, ты сознательно пытаешься перевести разговор на другое. И все-таки Вадим в тебя влюбился, а ты с ним совершенно бессовестно кокетничаешь…
— Чушь! Я со всеми так себя веду. Зато, когда наш сеанс кончается, с каким нетерпением он ждет тебя!
— Уж это точно твои фантазии. Он любит со мной поговорить на профессиональные темы, не отрицаю. Но говорит он в основном о тебе…
В конце концов выяснилось, что правы были мы обе.
Как-то раз Виолетта сразу после визита к Вадиму должна была срочно ехать в аэропорт Шереметьево — встречать каких-то родственников Аргамакова. Мне с нею было не по пути, и я осталась на Тверской-Ямской, сказав ей, что доберусь до дома самостоятельно. Виолетта с Витей уехали, а я осталась побеседовать с Вадимом. Была пятница, конец рабочей недели, и Вадим никуда не торопился. Впрочем, он и в другие дни особенно никуда не торопился. В этот день я решила оставить все свои дела и немного отдохнуть. Марк пока так и не появился, он позвонил из Испании и сообщил, что вынужден задержаться на пару дней. А общество Вадима меня развлекало.
Наш разговор начался с того, что Вадим вновь мне заявил — у Виолетты шизофрения. Я снова с ним поспорила, терпеть не могу, когда люди прилепляют ярлыки к тому, что им непонятно, и на этом успокаиваются. В таком случае почему бы ему не поставить диагноз шизофрении мне, да еще параноидной, с бредом преследования, — ведь он же не верит, что моей жизни угрожает опасность?
— У вас не шизофрения, Агнесса. Ваши представления о таинственных преследователях — плод патологического фантазирования. Это связано с вашим комплексом Электры.
Сказать, что я онемела, значит, ничего не сказать. Впрочем, я довольно быстро оправилась и расхохоталась; правда, боюсь, что мой смех звучал неубедительно:
— Вадим, по-моему, это у вас патологические фантазии!
— Нет, я совершенно серьезно! Послушайте меня внимательно. Я давно хотел поговорить с вами об этом. Мы так много с вами беседовали в последнее время, и вы мне страшно интересны. Я долго пытался понять, в чем ваша проблема.
— Ну и?
— Агнесса, я многое слышал от вас о матери, с которой у вас сложные отношения любви-ненависти, и ничего об отце. Мать вы до сих пор воспринимаете как соперницу. Знаю, что ваш отец умер, когда вам было шестнадцать, но вы о нем не вспоминаете. Зато в вашей жизни слишком много места занимает двоюродный брат. Это, очевидно, та фигура, которая в ваших бессознательных представлениях заменила отца. Вы слишком привязаны к нему, чтобы в вашей жизни оставалось место для других мужчин. Отсюда ваш неудачный брак. Отсюда ваши неудачи в отношениях с любовниками. На самом деле вам никто из мужчин не нужен, вам нужен только брат. Вам может казаться, что вы кого-то любите, но на самом деле это не так. Вы счастливы только тогда, когда у брата нелады с женой, тогда вы ему нужны. Когда его семейная жизнь налаживается, вы увядаете. Вы не можете построить ни с кем прочных отношений, потому что не умеете отдавать себя мужчине, вы нарцисстичны, вы застыли на стадии анальной фиксации…
— Довольно!
Если отбросить всю эту психоаналитическую терминологию, то, возможно, кое-что из того, что он говорил, и было правдой, но я не желала это слушать. Я неплохо справляюсь с жизнью и такая, какая есть.
Я встала и собралась уходить, но тут Вадим вскочил и схватил меня за руку:
— Постойте, Агнесса, я не хотел вас обидеть. Наоборот, я хотел вам помочь. Я уверен, что если вы избавитесь от детской фиксации, то научитесь любить, и это принесет вам счастье.
— Вот как! Это ты, ты научишь меня любить?! — В негодовании я не заметила, как перешла с уважительного «вы» на пренебрежительное «ты». |