— Да, я! Мы пройдем этот путь вместе, я и ты! С самого начала, как только ты зашла в этот кабинет, я понял, что в моей жизни что-то свершилось! Я полюбил тебя не с первого взгляда — нет, я привязывался к тебе постепенно, когда смог оценить твой ум, твою проницательность… Ты замечательная женщина, Агнесса. — И он нагнулся, чтобы поцеловать мои пальцы.

Только тут до меня дошло, что мне признаются в любви. Я отдернула руку и произнесла спокойным, уверенным и в то же время ласковым тоном, как мать, утешающая ребенка:

— Вадим, я очень ценю твое отношение ко мне, но уверяю тебя, ты ошибаешься.

— Агнесса, дорогая моя, как я могу ошибаться? Я знаю, что ты мне необходима.

— Вадим, я уверена, что ты говоришь в аффекте: когда ты успокоишься, то поймешь, что твое отношение ко мне выдумано и идет от разума, а не от чувства. В конце концов, ты меня на десять лет младше…

— Я не ребенок, я слишком хорошо знаю, что такое любовь. Ты — та женщина, которая мне нужна. И если я тебе сейчас безразличен, то я сумею тебя завоевать. В конце концов, я тебе тоже нужен — без меня ты вряд ли справишься со своими проблемами.

Какая уверенность в собственной непогрешимости! Я разозлилась:

— Вадим, ты торопишь события. Ты меня совсем не знаешь, ты знаешь обо мне только то, что я сочла нужным тебе сказать. И если ты влюблен, то вовсе не в меня, а скорее в Виолетту!

Вадим покраснел — нет, даже побагровел до корней волос. Я поняла, что попала в точку, и тут меня охватило вдохновение:

— Откровенность за откровенность! Знаешь, почему ты упорно ставишь Виолетте диагноз шизофрении, хотя в трезвом состоянии эта женщина находится в абсолютно здравом уме? Да потому, что ты в нее влюблен! Это в нее ты влюбился с первого взгляда, с того момента, как она вошла в кабинет! Да и как в нее не влюбиться — красавица, каких немного, и умная при этом, а уж это совсем редкое сочетание. Но ты с самого начала знал, что твоя страсть абсолютно безнадежна. Виолетта для тебя была недосягаема. Даже если бы она и обратила на тебя внимание как на мужчину, то что ты, нищий аспирант, мог ей предложить, ей, которая жизни не представляет без «мерседеса» и норковой шубки? Ты ведь у нас идеалист, тебя бы никогда не устроила связь с замужней женщиной, то есть не просто с замужней женщиной, а той, которую ты любишь, ты не смог бы оставаться на втором плане и довольствоваться малым. Ты все это понимал — и вытеснил свою любовь. Здоровую Виолетту любить можно, пусть безнадежно, но это твоя беда. Но нельзя любить шизофреничку, нельзя любить сумасшедшую, это уже профессиональное табу. Как бывает смещенная агрессия — агрессия не по адресу, так, очевидно, бывает и смещенная любовь. И тебе показалось, что ты любишь меня. Очнись и посмотри правде в глаза!

Во время своего монолога я пристально следила за выражением его лица. Его мимика не отразила ни единой эмоции, как будто лицо его окаменело, он только бледнел на глазах.

Не дождавшись от него ни единой реплики в ответ, я схватила сумочку и вышла, сильно хлопнув дверью. Но за дверью меня ждало еще одно потрясение. По коридору мне навстречу шествовала — вернее, катилась — невысокая полная женщина. Это была Нина Евсеевна Сорока.

Мне показалось, что время повернуло вспять. Да, это была та самая дама, которая попортила мне столько крови, еще когда я работала в Институте экстремальной психологии. Казалось, она не изменилась: те же три шарика, посаженных один на другой, как в грубо слепленном снеговичке, только нос не морковкой, а тоже кругленький, его наполовину скрывала тяжелая оправа очков с огромными круглыми стеклами. Пожалуй, только шарики стали пообъемнее, да стекла в очках теперь тонированные. Когда она подошла ко мне поближе, я увидела, что и выражение лица у нее не изменилось: физиономия у нее была такая же злая, как в моих самых кошмарных воспоминаниях.