|
Мы долго цедили бесцветную и довольно отвратную на вкус жидкость через соломинку, рассуждая на общие темы, не опускаясь, правда, до разговоров о погоде. Он был интересным собеседником, но уже на втором коктейле поскучнел, явно что-то обдумывая… Мне было смешно: я-то прекрасно понимала, что он разрабатывает план действий с одной-единственной целью — каким образом затащить меня к себе? Я готова была ехать с ним хоть сейчас, но надо же соблюдать правила игры! Он завел речь об альбомах, которые лежат у него дома; он называл чуть ли не самые модные и запретные в то время в Москве имена (мы жили тогда то ли при Андропове, то ли при Черненко): Босх, Кандинский, Сальвадор Дали… Я проявила живейший интерес к этим художникам, и мы долго говорили о сюрреализме и о том, чем искусство психически нормальных (ой ли?) сюрреалистов отличается от творчества душевнобольных. Нельзя было сказать, что эта тема слишком волновала Марка; видно было, что думает он вовсе не о сюре, а о самой банальной реальности. Увидев, что в моем бокале показалось дно, он предложил взять еще по коктейлю. Я отказалась; у меня и так кружилась голова, я боялась, что опьянею, а кофе в кафе, как водится, не было. Я рвалась на поиски приключений и сочла, что раз мы оба втайне мечтаем об одном и том же, то этот этап игры можно считать завершенным. Медовым голосом я произнесла:
— Слушай, мне тут надоело… Поедем лучше к тебе — я давно мечтала увидеть Дали в естественных красках, а не его жалкую имитацию! Тут Марк на глазах расцвел. Я никогда до того не видела, чтобы у мужчины так в одно мгновение изменилось настроение. Он сразу же вскочил, помог мне подняться и вывел на улицу. Солнце, чуть склонявшееся к горизонту, било в глаза. Как только мы вышли из прохладного полуподвала, Марк схватил меня за руку. И тут произошел один из самых смешных эпизодов в моей жизни. Попробуйте поймать в Москве машину, если голосовать вам мешает дама, от которой вы боитесь отойти хоть на шаг! А он действительно боятся выпустить мою руку, и мы так и ловили такси вдвоем. В те времена москвичи в основном ездили на такси, а не на частниках. Я сохраняла на лице пристойное выражение, внутренне помирая от смеха, а он с самым озабоченным видом высматривал зеленые огоньки среди проносящихся мимо нас на полной скорости машин. Увы, как только он, таща меня за собой, как баржу на буксире, добегал до свободной машины, она уже уезжала далеко вперед. Естественно, вытащить меня на мостовую он не мог, а на поднятую на тротуаре руку водители не реагировали. Марк метался со мной с одного угла на другой, с улицы Герцена на Тверской бульвар, то и дело пересекая газон перед громадиной ТАСС. Бедняжка! Он так боялся выпустить из рук добычу, за которой столько времени гонялся, что сразу не мог сообразить, что она сама, добровольно, идет в его сети! Эта охота на такси продолжалась минут пятнадцать, пока к нам сама не подъехала машина с зеленым огоньком. С облегчением вздохнув, Марк открыл заднюю дверцу, усадил меня на сиденье и только после этого на мгновение выпустил мою руку. Впрочем, усевшись рядом со мной, он тут же снова схватил меня за запястье. Ехать было недалеко. Вышли мы в том порядке, который гарантировал, по мнению Марка, то, что я не убегу: он расплатился, не выходя из такси, потом вышел сам, подал мне руку и повел, вернее, потащил меня к себе. Мы вошли в подъезд, где было совершенно темно — очевидно, перегорели пробки или мальчишки вывернули лампочки, — и на ощупь кое-как добрались до второго этажа. В кромешной тьме он умудрился одной рукой попасть ключом в замочную скважину (ключ он приготовил заранее) и открыть дверь; только впихнув меня внутрь, он выпустил мою руку. На лице у него была счастливая улыбка — как у кота, который искусными маневрами загнал мышку туда, где она оказалась в полной его власти; мне очень хотелось рассмеяться, и пришлось собрать всю силу воли, чтобы удержать на лице серьезное выражение. |
