Но дело не ограничивалось только этим — он безжалостно высмеивал мою, надо честно признать, не всегда безупречную манеру одеваться. Как он вышучивал мои новые вельветовые брючки — последний писк моды, — в которых мои ноги казались кривоватыми (что имело под собой реальное основание), чуть ли не кавалерийскими! С тяжелым сердцем я выбросила эти штаны и с тех пор все время следила за тем, как я хожу, как ставлю стопы при ходьбе, — и сейчас всем знакомым мужчинам мои ножки кажутся чуть ли не идеальными. А моя любимая шляпка-таблетка, которую он с самыми лучшими намерениями швырнул прямо в лужу! Согласна, что она была слегка претенциозна и явно меня старила, но мне до сих пор ее жалко. А как он издевался над моими неумелыми попытками заняться макияжем — и я в конце концов научилась краситься так, чтобы выглядеть лучше, а не хуже, чем я есть в действительности.

Когда я каждое утро смотрю на себя в зеркало и нравлюсь себе, когда я иду по улице и ловлю на себе то восхищенные, то откровенно похотливые взгляды мужчин, я прекрасно понимаю, что во многом это заслуга Марка. Казалось, ему нравилось это занятие — окончательная отделка уже не совсем гадкого утенка, завершающая его заключительное превращение в лебедя, и особенно ему нравилось любоваться достигнутым результатом.

Я могла смириться со всеми его шуточками и довольно-таки язвительными замечаниями только потому, что мы обладали великолепным чувством юмора, и оно нас спасало. Оно очень долго спасало наш брак — до тех пор, пока спасать стало нечего.

Сейчас, когда с момента нашей встречи прошло двенадцать лет и почти десять лет, как мы расстались, я понимаю, что мы оба в этом виноваты, но моя доля вины все-таки больше. Марк оказался очень требовательным мужем — нет, не в том аспекте, в котором об этом говорят фригидные дамы, — в этом плане мы удовлетворяли друг друга до самого последнего момента. Просто он требовал, чтобы жена была дома, когда он приходит с работы, чтобы на столе всегда был обед и чтобы жена понимала и принимала его маленькие прихоти. Я тогда считала его поведение эгоистическим, сейчас я понимаю, что нормальная жена сочла бы его чуть ли не идеальным мужем.

Но я не могла быть нормальной женой — я еще тогда до этого не дозрела. Сейчас, может быть, все было бы по-другому, но в то время я считала, что замужество не должно быть более деликатным названием рабства, а под рабством я понимала прикованность к дому. Нет, я и тогда не была ярой феминисткой, я просто считала свое право на реализацию своих стремлений более важным, чем мир в семье. Я всегда была энергичной, и мне не трудно было убрать в доме, приготовить обед и так далее. Но я совершенно не понимала, почему муж не может сам подогреть себе обед, если жена поступила на вечерний факультет. Не гуляю же я в конце концов, а учусь!

Конечно, Марк тоже был хорош — он-то не желал считаться с моими прихотями! Он считал, что жена — это то, что целиком принадлежит ему; пока мы жили с ним в гражданском браке, он старался не показывать свои собственнические инстинкты — тогда я могла еще уйти в любой момент, теперь же я была его вещью… Во всяком случае, именно эти слова я как-то бросила ему в лицо во время ссоры.