Все считают меня идиотом. Ты заверял меня, что мы укрепим мои позиции, ты верещал, что я смогу стяжать славу спасителя Трентора, защитить Империю от страшного глобального заговора…
Синтер покорно выслушивал попреки Императора, терпел, хотя тот забрызгал все его лицо слюной. Он отчаянно думал о том, как бы ему половчее отступить и перегруппироваться, как отделить себя от неумолимо надвигающейся катастрофы.
– Но почему я не получил отчета раньше вас? – спросил Синтер.
Клайус заткнулся ровно настолько, сколько нужно было, чтобы вонзить в Синтера полный гнева взор.
– Да какая разница?!
– Я должен был первым получить этот отчет и проанализировать его. Мое распоряжение было именно таково.
– А я отменил твое распоряжение! Потому что решил, что должен как можно скорее войти в курс дела!
Синтер холодно обдумал то, что он только что услышал, и, прищурившись, воззрился на Императора.
– Вы кому‑нибудь сказали, сир?
– Да! Я сказал адъютанту Протона, что полученный им приказ – нелепость, что мы всего лишь проводим наше собственное расследование… Я цеплялся за всякие мелочи, чтобы снять тебя с крючка, Синтер! Я заверял его в том, что ты ни за что не отдал бы приказ о такой крупномасштабной полицейской операции… что собранные нами улики пока еще недостаточны для окончательных выводов… – Клайус судорожно вдохнул.
Фарад Синтер сокрушенно покачал головой.
– Стало быть, Чен знает о том, что у меня ничего нет… пока нет. – Он сбросил руки Императора со своих плеч. – Я должен идти. Мы так близки к… Я надеялся загнать в угол целое гнездо роботов…
Он выбежал из Зала Зверей, а юный Император остался там. Он стоял, раскинув руки. Глаза его были полны ужаса.
– Протон, Синтер! Протон! – дико закричал Клайус.
Глава 64
Последние два дня были невыносимо скучными. Гэри так долго был лишен своей аппаратуры и сотрудников‑математиков, что приучился на краткие промежутки времени отключаться. Отключения эти походили на сон, но были краткими, а вот часы бодрствования… Они приносили болезненную пустоту – ледяное отчаяние, лихорадочное волнение, пугающие размышления, и в конце концов все это переходило в ночные кошмары, напоминавшие реку жидкого стекла, текущего сквозь века.
Гэри очнулся от дремоты. У него неожиданно перехватило дыхание, а в ушах как бы прозвучал вопрос:
«Господь воистину говорит тебе, какова судьба людей?» Гэри подождал – Не прозвучит ли вопрос снова. Он знал, кто задал его. Эту интонацию нельзя было спутать ни с чьей.
– Жанна? – осторожно спросил он.
У него пересохли губы. Он обвел взглядом камеру в поисках какого‑нибудь устройства, через посредство которого сим мог разговаривать с ним, – чего‑нибудь механического, электронного… Ничего. Камеру с пристрастием обыскали после вторжения старого тиктака. Голос Жанны ему просто‑напросто померещился. Прозвучал мелодичный сигнал, дверь быстро отъехала в сторону. Гэри встал со стула, расправил балахон морщинистыми худыми пальцами и уставился на вошедшего. В первый момент он его не узнал. Затем понял – это Седжар Бун.
Бун озабоченно смотрел на Гэри.
– У меня опять какие‑то слуховые галлюцинации, – признался Гэри и беспомощно улыбнулся.
– Вас вызывают в зал заседаний, – сообщил адвокат. – Дорника пригласили снова. Вероятно, они готовы заключить сделку.
– А как же Комитет Глобальной Безопасности?
– Что‑то происходит. Они по уши заняты.
– Что же? – спросил Гэри. Он просто жаждал услышать новости.
– Бунты, – ответил Бун. |