– Господин Председатель, я бы предпочел, чтобы наши адвокаты присутствовали при беседе, – надтреснутым голосом проговорил Гэри. Он ненавидел себя за слабость, за старческую немощность.

– Сегодня – не судебное заседание, профессор, – сказал комитетчик, сидевший слева от Чена. – Сейчас разговор у нас пойдет не о вашей личной судьбе, а о проблеме государственной безопасности.

– А теперь говорить буду я, – объявил Чен.

Остальные комитетчики словно влипли в стулья и умолкли. Их позы и безмолвие яснее всяких слов говорили о том, какой властью обладает этот худощавый, мрачный человек с извечно бесстрастным лицом и манерами истинного аристократа. Гэри подумал: «Удивительно – он выглядит старше меня. Ну, просто предмет антиквариата!»

– Доктор Селдон, – начал свою речь Чен. – Вы грубо нарушили спокойное течение имперской истории. Никто из квадриллионов живущих ныне людей не проживет более столетия. Зачем же нам в таком случае отягощать себе жизнь, гадая о том, что будет через пятьсот лет?

– Ну, а я протяну не более пяти, – с улыбкой возразил Селдон. – Однако для меня это – вопрос первостепенной важности. Можете считать меня идеалистом. Но я думаю так, потому что считаю себя человеком, каким бы мистическим ни счел бы кое‑кто такое определение.

– Не имею ни малейшего желания философствовать. Объясните, почему бы мне просто не избавиться от вас, а вместе с вами – и от неудобного и ненужного мифического будущего, отстоящего от нашего времени на пятьсот столетий, – казнив вас нынче же ночью?

Гэри старался собрать в душе все сочувствие, которое питал к этому человеку, то сочувствие, какое можно было бы испытывать к самой смерти, ибо спокойствие главного комитетчика в глазах Гэри равнялось смерти.

– Неделю назад, – мягко сказал Гэри, – у вас была полная возможность поступить так, и, вероятно, тогда у вас появился бы шанс – один из десяти – дожить до конца года. Сегодня такая вероятность составит один шанс из тысячи.

Остальные комитетчики от такого святотатства дружно ахнули – ни дать ни взять, девственницы, впервые увидевшие перед собой обнаженного супруга. Чен как‑то сразу стал более сонным и почему‑то – еще более худощавым и мрачным.

– О чем это вы? – осведомился он угрожающе мягко.

– Падение Трентора, – ответил Гэри, – нельзя предотвратить никакими волевыми усилиями. А вот ускорить – легко. Молва о судилище надо мной очень быстро разнесется по всей Галактике. Ваш отказ от моих планов предотвратить, смягчить, сократить страдания человечества убедит народы в том, что им не на что надеяться в будущем. Они уже сейчас с тоской вспоминают о том, как жили их предки. Они увидят, что политические революции и промышленные кризисы растут, как грибы. В Галактике воцарится ощущение, что только то и ценно, что можно заполучить немедленно. Люди амбициозные ждать не станут, не промедлят и беспринципные. Каждое их деяние будет приближать конец. Казните меня – и крах Трентора наступит не через пятьсот лет и даже не через пятьдесят, а ваш собственный через год, а то и раньше.

Чен улыбнулся – немного удивленно.

– Этим можно пугать младенцев. Однако ваша казнь – не единственный выход, который бы нас устроил. Скажите, действительно ли вся ваша деятельность будет направлена на создание, как вы утверждаете, «Энциклопедии»?

Чен словно загораживался от Гэри щитом надменности. Это просто сквозило в его жестах – в том, как он взмахнул рукой, как начал постукивать пальцами по столу между бронзовым колокольчиком и молотком.

– Чистая правда.