Погромский держал речь:

– В нынешние времена, когда страной правит жидо-масонская мафия, все истино русские люди обязаны сплотиться, выйти на панель под красным пролетарским знаменем и заявить решительное «нет». Нет министрам-капиталистам! Нет – правительству, что лебезит перед Западом! Нет – злодеям, что продают наших красавиц в зарубежные бордели! Нет жидам-олигархам, проходимцам, что обирают народ! Нет – поганому отребью, всяким чужакам, что лезут в нашу Россию с юга, запада и востока! Руки прочь от нашей нефти, нашего газа и наших баб! Границы на замок! Примкнем штыки и на Берлин! Землю крестьянам, заводы рабочим, а казакам – сабли и лихие скакуны!

По толпе прокатился одобрительный гул – насчет Берлина, скакунов и сабель казакам понравилось. Погромский отер с квадратной рожи пот и сделал перерыв – спустился вниз, пошел к собравшимся, начал жать руки мужчинам и целоваться с женщинами, приговаривая:

– Вот он я, генерал Гром, герой Афгана и Чечни, боевой командир десантной бронетанковой дивизии! Вот он я, избранный вами живой депутат! Вы имеете право не только видеть и слушать меня, но и пощупать! Щупайте, граждане, щупайте! За любые места! И дайте попить! В горле пересохло! Пива мне, пива!

Ему поднесли пива. Погромский выхлебал кружку, одобрительно крякнул и сообщил, что у боевого генерала руки должны быть чистыми, сердце – горячим, а голова и пиво – холодными. Затем снова полез на трибуну.

– Мы – интернационалисты! Мы – за братство народов! – Он стукнул в грудь кулаком. – Но братство в разных краях понимается по-разному. Вот, к примеру, братство по-армянски: это когда большой русский брат берет за руку армянского брата, и украинского брата, и эстонского, и узбекского, и все вместе идут бить грузин. Но мы понимаем интернационализм по-другому. Мы солидарны с мужественным народом Кубы, с товарищами из Вьетнама, с неграми Африки и Америки…

– Хватит о неграх! Своих черножопых хватает! – выкрикнули из толпы. – Ты про жидов давай!

– А я о чем толкую, казаки? – рявкнул в ответ Погромский. Я о братстве народов говорю! Это когда мы беремся за руки с кубинцами и неграми, с китайцами и вьетнамцами, со всеми трудящимися мира, и идем бить богатеев-жидов! – Он перевел дух, снова потребовал пива, выпил и продолжил: – Разъясню, в каком смысле мной используется слово «жид». Оно не имеет национального оттенка, а обозначает захребетников мирового пролетариата, всех сволочей, жиреющих на наших муках. В первую очередь, на муках русского народа. Почему в первую? Потому, что я – русский! Что удивительного в том, что я забочусь о соотечественниках? В том, что я ненавижу жидов? Мы, русские, богоизбранный народ, а гнусное жидовское племя присосалось к нам и…

Тут Али Саргонович не выдержал, полез на трибуну и оттолкнул Погромского.

– Эй, казаки, я тоже депутат! Этот, – он хлопнул генерала по плечу, – много здесь наговорил, теперь я скажу. И скажу я вам вот что…

– Не сейчас, паря, – перебил Бабаева атаман Каргин. Он поднялся с табурета, степенно расправил усы и положил руку на эфес шашки. Гутаришь, и ты депутат? Ну так уважь народ, представься полным имечком и фамилием.

– Али Саргонович Бабаев, полковник в отставке и депутат Государственной Думы! Могу документ предьявить!

– Не треба нам документа, – отмахнулся Каргин.