Переводчик прения слушает вполуха: «Вы это, решайте пока». — Сам старается не пропустить нить и характер того, главного, разговора иностранки с солдатом Смирновым. Смирнов удивил капитана, просто сразил…

— А вы не профессиональный здесь музыкант, нет? — продолжала задавать свои вопросы по-английски Гейл.

— Нет, я служу срочную службу. Первый ещё год. А вообще-то я музыкант, но пианист.

— О, вы пианист! Это интересно. Говорите, говорите…

— Как это сказать… — замялся Смирнов, — детскую музыкальную школу закончил, потом три года учился при консерватории. Ещё кое что… Ничего особенного. — Смирнов не стал ей говорить как попал в этот оркестр, как в одночасье пришлось расстаться со своей рок-группой «Хот раша фингерз», про учебку… — Теперь вот здесь, в оркестре служу.

— Очень интересно, очень. А что вы здесь играете?

— На тарелках?

— Нет, на фортепиано?

— А, на фортепиано… Здесь есть пианино, средненькое, правда. Ну, играю иногда…

Переводчик не выдержал, вклинился в их диалог:

— Извините, Гейл, что перебиваю, но ваши коллеги хотят знать, что вы играете в вашем военном оркестре, и какую музыку в женском ансамбле?

— Да-да, извините, сэр, — остановилась гостья, с сожалением кивнула солдату. — Надеюсь, мы еще поговорим с вами, Саша, да? — и с той же, прежней милой улыбкой повернулась к остальным музыкантам оркестра. — Господин подполковник, — заметила она. — У вас в оркестре есть свой очень хороший переводчик, с очень хорошим произношением. — Указала глазами на рядового солдата.

Капитан перевёл. Подполковник, чуть небрежно, но с гордостью согласился:

— Да-да, знаю я, знаю. У нас все такие!

Гейл вновь быстро и с жаром заговорила, переводчик вслед за ней заторопился:

— Господа, я очень рада, и мне приятно это говорить, но мне очень понравилась ваша музыка. Мне она показалась, правда, немного агрессивной, очень прямой такой, очень призывной, вызывающей… дух… нет, призывающей гордиться, вот… или как это сказать правильно? Музыка очень по-русски патриотична, она говорит… Да-да, патриотична. И это очень хорошо. На месте стоять невозможно, нет. Есть некоторые музыкальные рисунки, в которых ей просто хотелось танцевать. Ей так показалось. Изумительная музыка… Чудесная гармония, всё очень красиво и талантливо. И музыканты профессионалы… У дирижера видна большая школа работы с большим-большим симфоническим оркестром. Всё очень здорово. Она немного устала, говорит, в начале, после длительного перелета, а сейчас, послушав оркестр, как лечебный… как это… как восстанавливающий душ приняла. Очень хорошо себя чувствует. Всё отлично. Здорово. Спасибо…

Гейл, пока переводчик торопясь и поправляясь переводил, раскланивалась, опережая текст перевода. Музыканты, не зная ещё причины, тоже вежливо и одобрительно раскланивались, с опозданием понимая смысл. Все синхронно кланялись друг другу, как на светском приёме. Так в кино обычно показывают.

— У нас музыка немножко не такая, — продолжала Гейл. — У нас она… у них она… — путался переводчик, — чопорная, я бы… она бы сказала, чуть снобистская, да. Но тоже очень возвышенная и по-своему милая. Многие марши с элементами фольклора и классики… Я вам покажу наши марши… Она привезла, говорит, с собой лазерные диски. Есть и компакт кассеты. У вас есть, на чем прослушать? Она спрашивает: есть, музыкальный центр у вас?

Музыканты закрутились, пряча глаза: центр?.