|
Это потом я понял, что на самом деле нужно было малое: я, Кира, бабушка… Но я был моряком. Это была моя профессия, море жило в моей душе, как я мог оставить дело, которым дышу? Да Лика никогда и не просила меня об этом. У нее самой в глазах плескалось море. Она безумно радовалась любой безделушке, кукле, что я ей привозил, моим рассказам, теплу моих рук… Кира… С Кирой все было не так. Она не умела заботиться, восхищаться, просто любить. Не меня. Зачем именно — меня? Я был согласен и на второй план. Хотя бы — жизнь, Лику, свой дом! Кира же всегда воспринимала все иначе: это не она, а жизнь должна была любить ее, восхищаться ею, преподносить подарки!
В виде нарядных куколок, которые она собирала всю жизнь, и одной из которых дала имя Лика, Анжелика… Но вот беда, живая куколка-ангел сильно заболела, ее волосы вылезли, ручки и ножки стали тоненькими, ее постоянно тошнило, что раздражало Киру… Она пыталась даже наказывать девочку. Потом стала к ней ужасающе безразлична. Это было страшно. Малышка перестала интересовать Киру сразу после того, как врачи объявили нам свой приговор. Лике тогда было два года и четыре месяца Я, обезумев от горя, презрев какие то понятия приличий, гордости, патриотизма даже! — они все выдуманы, скажу Вам честно! — смог договориться с одним из моих друзей, моряков-французов отвезти Лику в детскую клинику во Франции Там ведущим профессором был отец Жюстена. Уже была договоренность о сумме обследования, я, как сумасшедший, бегал по инстанциям выбивая всякие справки, разрешения и прочие бумаги… Но все рассыпалась в прах об один пункт обязательства: ребенка во Францию сопровождать и ухаживать за ним в клинике должна была только родная мать. Кира же отказалась наотрез подписать бумагу, и более того, запальчиво заявила мне, что меня давно не любит и совсем не намерена калечить жизнь рядом со мной и больным ребенком. Чтобы я оставил свои фантазии, и что она вообще уходит из семьи к любимому человеку, для которого лишь она будет «центром Вселенной». Эти последние два слова Кира гордо повторила несколько раз. Я был взбешен до предела, ошарашен, и надеялся только, что их, эти слова, не слышала Лика: дверь в ее комнату была плотно закрыта… Разразилась буря. Слезам Киры и моим крикам не было конца. Моя бедная мать призналась мне после, что в какой то момент у нее возникло желание войти в комнату из кухни и просто — задушить Киру. Но она лишь лила слезы на сковороду с рыбой! — Павел Дмитриевич криво усмехнулся, развел руками. — Когда все стихло и я вошел в комнату ребенка, Лика была без сознания. Потом врачи мне сказали, что она впала в коматозное состояние из-за нервного стресса. Она все слышала. Не могла не слышать! Она была очень смышленой для такого возраста. В болезни и горе быстро взрослеют. А около смерти возраста вовсе нет, Вы же знаете…
* * * Лику тотчас положили в больницу, четверо суток она не приходила в себя, потом очнулась, улыбаясь мне и бабушке, как ни в чем не бывало. Ее оставили в детской Боткинской еще на пару недель, а в конце срока меня вызвал к себе завотделением и сказал, что ей срочно необходим курс интенсивной химиотерапии уже во взрослой больнице. Опухоль развивалась кошмарными темпами… Какая же тут Франция?! Я вынужден был молниеносно принять решение. И принял: Лику поместили в онкоклинику, Кира собрала чемоданы и ушла к какой то там тетушке, Жюстен прислал мне несколько сотен долларов для девочки, ободряющее письмо и предложение поработать на одном из дальних рейсов… Какая-то Мартиника… Неведомый мне край, тропики, лихорадка… Но для Лики нужны были дорогие лекарства, фрукты. Я согласился. Вот так мы живем… — он запнулся, поправился, — жили с тех пор: рейс — отпуск, больница — рейс… Лика за это время перенесла две операции И ее поместили в один из лучших в городе хосписов. |
