Как правило, ресторанчики и кафешки 2000 х годов делались небольшими и максимально уютными, зато их было много. В СССР предпочитали «предприятия общественного питания», масштабом соперничающие с промышленными. А чтоб не простаивали, количество мест в них на душу населения держали мизерным, чтоб люди стремились попасть сюда, в эти огромные пространства, большие, чем фудкорты в постсоветской России.
– Комплексный обед будете? – произнесла официантка тоном, не терпящим возражений.
– А из ресторанного меню? – эту попытку Егор предпринял сугубо для очистки совести.
– Можно. Но ждать два часа.
– Хорошо, давайте комплексный, – торопливо согласилась Настя. – Егорушка, здесь хорошая кухня, и комплексы хорошие.
В комплексное меню вошли два сета на выбор: рыбный суп и шницель с пюре либо борщ и минтай с кашей. Борщ со шницелем не сочетался ни под каким предлогом.
Настя поклевала борщ и салат, половинку второго блюда отдала Егору.
– Расскажи про «Песняров».
– Гении, чей пик славы прошёл, они ищут новый путь, но, похоже, не найдут.
– Почему?
Он рассказал о метании между попсой и претензией на камерность, об уходе ведущих музыкантов. О том, как Мулявин сделал настоящий прорыв в белорусской музыке, объездив десятки деревень, слушая народных исполнительниц, родившихся ещё в прошлом веке, «спявачак», улавливал разницу между российской и белорусской мелодикой. Придумал особый музыкальный рисунок для «Лявонов», позже ставших «Песнярами», что прославило их на весь СССР, вывело в Европу и в Соединённые Штаты. А потом всё покатилось вниз. На той же новогодней дискотеке в «мраморном» зале БГУ звучала одна иностранцина – попса и рок. Подспудный протест против замшело советского привёл к болезненному интересу на всё западное. «Песняров» потеснила Итальянская волна, Новая волна, панк рок, а также традиционные рок н ролл и тяжёлый металл. С 1979 года Мулявин периодически скатывается в запои. Отвалился Борткевич и другие, у оставшихся – брожение.
– Наверно, зря я тебя о них расспросила. Они были кумирами!
– Да, зря. Всё в жизни имеет изнаночную сторону. Звёзды, поющие со сцены про любовь и добро, в частной жизни оказываются мелочными и вредными. В каждом дворце есть котельная с копотью на стенах и канализация, совсем не обязательно совать туда нос.
– Но ты же суёшь!
– Из меркантильных соображений. Там больше заработок, чем в милиции. Если, конечно, не брать взяток.
По окончании трапезы Егор подошёл к администратору заказать столик на вечер.
– Все заняты! – безапелляционно отрезала дама, не чертами лица, а скорее повадками удивительно напомнившая Прокофьевну из «Вераса».
– Я жилец гостиницы.
– Ну, вас же накормили обедом.
– Не поверите, я иногда и поужинать люблю.
Он сунул трёшку. Пальцы с длинными малиновыми ногтями показали пять.
– Ваш столик недалеко от сцены, будет удобно послушать и потанцевать. Счастливого отдыха!
Примерно так же преображалась Прокофьевна при известии, что посетитель пришёл по протекции нужных людей, а не лошарик с улицы, готовый платить столько, сколько написано на бирке.
Они с Настей поднялись в номер. Девушка упорхнула где то около шести, уставшая, но, похоже, ничуть не жалевшая о проведённом времени и готовая найти силы для продолжения.
А Егор набрал Сазонова. Тот находился на месте и, насколько можно проникнуть через броню невозмутимости, пребывал в хорошем расположении духа.
– Здравствуй. У меня Кабушкина. Есть сложности, но, думаю, мы придём к взаимопониманию. Как твои дела?
– Я в Гродно. Всё отлично.
– Когда явишься ко мне?
– Приеду ночным поездом рано утром в воскресенье, передохну пару часов и пойду на тренировку. |