|
Еще два взвода на том берегу. Эксперты приступили к работе. Какие будут приказания? - Оцепление с обеих сторон моста и вдоль берегов. К разлому никого не подпускать, хотя бы и генеральского чина. Иначе следствие слагает с себя всякую ответственность - так и говорите. Скажите Сигизмунду Львовичу, чтобы искал следы взрывчатки... Впрочем, не нужно, он сам увидит. Мне дайте писаря и четверых солдат, порасторопней. Да, вот еще: вокруг курьерского тоже оцепление. Ни пассажиров, ни поездных без моего разрешения не выпускать. - Господин инженер, - жалобно воскликнул начальник бригады, - ведь пятый час стоим! - И п-простоите еще долго. Мне нужно составить полный список пассажиров. Каждого будем допрашивать и проверять документы. Начнем с последнего вагона. А вы, Мыльников, занялись бы лучше пропавшим телеграфистом. Здесь я разберусь и без вас. - Оно конечно. Тут вам и карты в руки, - не стал спорить Евстратий Павлович и даже замахал руками - мол, удаляюсь и ни на что не претендую, однако уйти не ушел. - Господа пассажиры, - уныло обратился железнодорожник к офицеру и даме, - извольте вернуться на свои места. Слыхали? Будет проверка документов. *** - Беда, Гликерия Романовна, - шепнул Рыбников. - Пропал я. Лидии а вздыхала, разглядывая запачканную кровью кружевную манжетку, но тут вскинулась: - Почему? Что случилось? В немножко покрасневших, но все равно прекрасных глазах Василий Александрович прочел немедленную готовность к действию и вновь, уже в который раз за ночь, подивился непредсказуемости этой столичной штучки. Во время спасения тонущих и раненых Гликерия Романовна вела себя совершенно поразительно: не рыдала, истерик не закатывала, даже не плакала, лишь в особенно тягостные минуты закусывала нижнюю губку, так что к рассвету та совсем распухла. Рыбников только головой качал, глядя, как хрупкая дамочка тащит из воды контуженного солдата, как перевязывает оторванной от шелкового платья тряпицей кровоточащую рану. Раз, не выдержав, штабс-капитан даже пробормотал: - Некрасов какой-то, поэма "Русские женщины". - И быстро оглянулся, не слышал ли кто этого замечания, плохо вязавшегося с обликом серого, затертого офицеришки. После того, как Василий Александрович спас ее из лап чернявого неврастеника, а в особенности после нескольких часов совместной работы, Лидина стала держаться со штабс-капитаном запросто, как со старым приятелем - видно, и она переменила свое начальное мнение о соседе по купе. - Да что стряслось? Говорите же! - воскликнула она, смотря на Рыбникова испуганными глазами. - Со всех сторон пропал, - зашептал Василий Александрович, беря ее под руку и медленно ведя по направлению к поезду. - Я ведь в Питер самовольно ездил, втайне от начальства. Сестра у меня хворает. Теперь откроется - беда... - Гауптвахта, да? - расстроилась Лидина. - Что гауптвахта, это разве беда. Ужасно другое... Помните, вы спросили про тубус? Ну, перед самым взрывом? Я и в самом деле оставил его в туалетной. Всегдашняя моя растерянность. Гликерия Романовна спросила страшным шепотом, прикрыв рукой губки: - Секретные чертежи?! - Да. Очень важные. В самовольную отлучку ездил, и то ни на минуту из рук не выпускал. - И где ж они? Вы туда, ну, в туалетную, разве не заглядывали? - Пропали, - замогильным голосом сказал Василий Александрович и повесил голову. - Взял кто-то... Это уж не гауптвахта - трибунал. По законам военного времени. - Какой ужас! - У дамы округлились глаза. - Что же делать? - У меня к вам просьба. - Дойдя до последнего вагона, Рыбников остановился. - Я сейчас, пока никто не смотрит, под колеса нырну, а после, улучив момент, с насыпи - и в кусты. Нельзя мне под проверку попадать. Так вы уж не выдавайте, а? Скажите, знать не знаю, куда подевался. Ехали - не разговаривали, на что мне этот мужлан? А чемоданчик мой, что на полке, с собой прихватите, я за ним после в Москве к вам наведаюсь. |
