Начало этой дружбы, строго говоря, положил Артем. Он как-то на улице познакомился с пятиклассником Митей Родиным. Митя спросил:

— А ты про жизнь Суворова хорошо знаешь?

— Ну, ясно, — с апломбом ответил Каменюка.

— И мы, конечно, о Суворове читали, — самолюбиво пояснил Родин, — но хорошо бы получше узнать.

— Так я могу к вам придти рассказать, пожалуйста! — с готовностью предложил Артем, но тотчас же устрашился своей решимости.

— Правда? — обрадовался Митя. — Я поговорю с Еленой Дмитриевной — нашей учительницей, и ты к нам в класс придешь…!

Артем не рад уже был, что пообещал, но делать нечего — назвался груздем…

— Ну, пока! — щелкнул он каблуками и отдал честь, поднимая ладонь к фуражке так медленно, словно на руке висела гиря.

Артем рассказал Алексею Николаевичу о своем обещании. Беседа с готовностью поддержал его, мгновенно оценив открывающиеся возможности. Он заставил Артема дважды переписать конспект рассказа о Суворове, выучить его, кое-что сам дополнил, взял в историческом кабинете училища альбом о Суворове и вместе с Артемом отправился в назначенный час в школу. Они шли улицей, залитой солнцем. Май разбросал по земле зеленые сережки тополя, затопил город молочной пеной цветущих садов. Над нежнорозовым яблоневым цветом навис несмолкаемый пчелиный гул.

По дороге воспитатель давал последние наставления:

— Когда зайдем в школу, фуражку сними… перчатки позже положишь в фуражку…

— Да вы не бойтесь, я не подведу! — уверял Артем, приноравливаясь к широкому шагу офицера.

«Ишь ты, самоуверенный какой», — с опаской подумал капитан. Но, действительно, — краснеть ему не пришлось. Каменюка держал себя безупречно: со стороны посмотреть — прямо изысканнейше воспитан! Его невозможно было ни в чем упрекнуть. Прежде чем приступить к докладу, он догадался даже (совершенно самостоятельно, об этом ему не говорил Алексей Николаевич) спросить у учительницы («правильно, правильно — мысленно похвалил Беседа, — именно у нее и следовало спросить, а не у меня»):

— Разрешите начать?

Учительница удовлетворенно кивнула головой:

— Пожалуйста. — И посмотрела на своих детей: мол, слышали? — учитесь!

Ученики уставились на Артема с нескрываемым восхищением. Вот это парень! Пуговицы мундира сияют, на воротнике какие-то штуки золотые, на брюках прямо генеральские лампасы, белые перчатки он небрежно положил в фуражку. А как говорит, — заслушаться можно! — И про Измаил, и про Швейцарский поход, и даже точно объяснил, почему училище суворовским называется. Сам такой выдержанный, но видно, если его затронешь — в обиду не дастся!

Каменюка чувствовал себя великолепно: откуда только появились уверенность жестов, спокойная рассудительность? Он не важничал, не «задавался», но маленькая фигура его буквально излучала достоинство.

— Я вот вам кусочек прочитаю на память, — сказал Артем, — это Александр Васильевич Суворов племяннику своему написал. Конечно, можно своими словами… Но лучше я — точно.

Каменюка обвел всех взглядом, словно бы говоря: «Вы только послушайте, послушайте» и, вздернув раздвоенный подбородок, начал: — «Будь отважен, но без запальчивости, подчинен без унижения, тверд без упрямства, скромен без притворства… Утомляй тело свое, дабы укрепить его больше». — Артем перевел дух:

— Это значит, — не выдержал он, чтобы не пояснить: Тяжело в учении — легко в бою.