|
Вода капает вверх, Глеб. Во всяком случае, в этой точке мироздания. Будто подтверждая его слова, новая капля сорвалась с пола и стекла по стене вверх к оконной решетке. — Что скажешь? — По ту сторону стены, — глухо проговорил я, — вода капает нормально. Так что странности у вас, а не у нас. — «У нас» и «у вас» звучит, согласись, не очень здорово. Засыпали-то мы в одном мире. Общем. — А проснулись в разных, — слова выходили одно нелепее другого и от этой нелепицы делалось жутко. — Не уверен, — помотал бородкой послушник. — Совсем не уверен. И потом, приходившие из-за стены еще не такое рассказывали. Потому здесь, мягко говоря, не очень любят пришлых. Ваня их боится и его архаровцы тоже. Бог им судья. Окончательно запутавшись, я помотал головой. — За стеной все нормально… Я осекся, вспомнив заросший вымерший город, с потрескавшимся асфальтом, ржавыми остовами машин и рваными клочьями проводов. На понятие «нормально» это не особо тянуло. Но, по крайней мере, там все было в порядке с законами физики. — Там только город, в котором много лет не было людей, — поправился я. — Другие говорили иначе, что подтверждает мою догадку. Андрей замолк. Я молча сверлил его взглядом, не желая впадать в риторику и задавать вопрос, который и без того повис в воздухе. За дверью послышалась возня. Заворочался ключ в замке. Я повернулся на звук. Створка распахнулась. В проеме стоял крепкий мрачный парень в потрепанной форме. — Прочухался, — в его голосе не было вопроса. Скорее, небрежная констатация. Андрей на появление парня среагировал странно. Подскочил с койки, как подскакивает из-за парты школяр при появлении в классе учителя. — Это, что ли, твой непослушник Ваня? — спросил я у своего сокамерника. Тот осторожно качнул головой. Мол, нет, и шутить не стоит. Парень отступил, освобождая проход. — Новенький, на выход. Живо. Тон его мне очень не понравился, но спорить я не стал. Пошел на выход. Отпустят вряд ли, но всё ближе к свободе, чем в четырех стенах. Парень ждал. Когда я уже был в дверях, в спину ударил вкрадчивый голос послушника Андрея: — У каждого своя стена. В этом ли была его догадка? Уточнить я не успел. Дверь захлопнулась, меня грубовато пихнули в спину. — Топай. Под конвоем я прошел по коридору и вышел на улицу. В лицо пахнуло свежестью. Воздух был прозрачен и чист, что особенно ощущалось после сырости каземата. Рядом высилась могучая монастырская стена. Красная кирпичная кладка, позеленевшая от мха и пропахшая древностью. Сквозь старые высокие деревья осторожно пробивались солнечные лучи, падали рассеянным светом. Как в детстве. Еще в доперестроечные времена нас с Борисом приводила сюда бабушка. Я был маленьким, Борис совсем крохой. Тогда к храму не тянулись желающие воткнуть свечку, не сновали монахи. Монастырь не действовал, но в его постройках постоянно проходили выставки, посвященные храмовой архитектуре. Из тех выставок я мало что запомнил. Только невероятных размеров макет Кижей. Деревянное зодчество в миниатюре поражало. Бориса в то время не поражало ничего. Он просто радостно поносился по некрополю, попрятался в доступных для этого полуподвалах. Единственное, возле чего он остановился с любопытством — сохраненные у дальней стены останки барельефа разрушенного Храма Христа Спасителя. Снова я был здесь, кажется, спустя лет двадцать. Перестройка давно отгрохотала, вернув православной церкви некоторую часть имущества и положение в обществе. Не помню, за каким лешим я пришел в монастырь будучи взрослым, но от того образа детства не осталось ничего. Стены окрасились в тошнотворный розово-коричневый цвет. Внутреннюю территорию разгородили, появилась охрана, монахи. |
