-  Ну-с, рассказывайте, молодой человек.

    -  Что рассказывать, ваше высокопревосходительство?

    -  Все и рассказывайте, - распорядился он, садясь напротив меня на место штабс-капитана.

    Кажется, все начиналось сначала, я решил на этот раз быстрее, чем раньше, перескочить через первый этап допроса, сказал взволнованно:

    -  Мы с господином штабс-капитаном спорим, должно ли простому российскому обывателю любить императорский дом, корону и правительство.

    -  Всенепременно, это долг любого подданного Российской империи!

    -  Вот и я говорю, что должно, а господин штабс-капитан сомневается.

    Полковник удивленно посмотрел на подчиненного. Капитан объяснился:

    -  Я говорил господину студенту, что не дело подданных иметь свое мнение по государственным вопросам. Подданным нужно почитать и подчиняться. Иначе нам так и до парламента недалеко!

    Мне показалось, что, услышав крамольное слово «парламент», полковник взъярился на этот демократический институт, как бык на красную тряпку. Глаза его вспыхнули неподдельным чувством, и он вскочил на ноги.

    -  Совершенно справедливо отмечено, - вдохновенно заговорил он, - парламент, идея народовластия и парламентаризма - великая ложь нашего времени. Взятые вместе, оба этих фактора производят крайнюю смуту во всем строе европейского общества, поражают и наши русские безумные головы!

    Жандарм явно словил приход вдохновения и вещал не как обычный чиновник в мундире, а подобно древнему оракулу:

    -  Помните, что парламентские деятели принадлежат, большею частью, к самым безнравственным представителям общества! При крайней ограниченности ума, при безграничном развитии эгоизма, при низости и бесчестности побуждений, человек с сильной волей может стать предводителем партии и становится тогда руководящим, господственным главою кружка или собрания!

    Заклеймив политических карьеристов и авантюристов, полковник взглянул на меня увлажнившимися от умиления глазами и, видимо, решил преподнести урок истинного патриотизма:

    -  Людям долга и чести противна выборная процедура, - сообщил он и красноречиво поморщился, - от нее не отвращаются лишь своекорыстные эгоистические натуры, желающие достигнуть личных целей.

    От такого глубокого жандармского анализа демократии я даже слегка припух. Это было еще круче, чем бред штабс-капитана. Я вспомнил свой разговор с Александром Ивановичем о его намеренье предупредить власть предержащих о грядущей кровавой революции. Все это были бы пустые хлопоты. Как это ни грустно, но, видимо, человеческая глупость и самоуверенность непобедимы и ныне, и присно, и во веки веков.

    Утомившись произносить пламенную речь, его высокоблагородие немного вспотел, даже промокнул белоснежным платком вдохновенное чело и будничным голосом сказал подчиненному:

    -  Ну, что же, штабс-капитан, на сегодня, пожалуй, хватит. Пусть господин студент обдумает то, что я ему имел честь сказать, а продолжим мы завтра.

    -  Но, ваше высокопревосходительство, - льстиво обратился я к главному жандарму, - как же так, прикажите меня освободить. Ни за что страдаю!

    -  Э, господин студент, ни за что у нас не страдают. Коли вас арестовали, значит, было за что! Братец, - обратился он к вошедшему по вызову штабс-капитана в следственную камеру конвоиру, - отведи-ка этого «типуса» сначала в цейхгауз поменять платье, а потом в камеру.

    -  Слушаюсь, ваше высокоблагородие! - вытянулся струной конвоир.