|
Разговаривать с ним, если вдруг проснется от кошмаров, не хотелось. Брат когда-то сказал, что все гуманисты — доморощенные трепачи, а на самом деле цель оправдывает средства. И кто бы что ни говорил, это так. Так всегда было и всегда будет. А рассуждают об этом обычно, когда цели и средства чужие. Когда свои, никто не болтает. Просто идут напролом. Ворожцов тогда не мог спорить, потому что любой разговор на подобную тему был бы обычным трепом. Тем самым, о котором говорил брат. Потому что у Ворожцова никогда не было такой цели, которая требовала бы что-то себе подчинить или что-то оправдывала. Сейчас цель возникла. И ситуация возникла. И Ворожцов готов был спорить с Павлом. Да, сейчас он мог бы сказать брату, что никакая цель не стоила того, чтобы пятнадцатилетнего пацана разметало по поляне между сосен. Хотя Павел, наверное, думал иначе. Но ведь у Павла была другая цель. Даже несмотря на то, что шли они в одно место, чтобы запустить один и тот же прибор. Ворожцов знал, как работает прибор, и его привлекало именно это знание. А Павел не знал, как он работает, но надеялся, что эта штука, настроенная на аномалию, подарит им с профессором Иванченко славу, почет и вечную молодость для всего мира по сходной цене. Сознание поплыло, мысли спутались, и Ворожцов увидел то, что уже видел когда-то… …Павел стоит посреди комнаты. На полу рюкзак, он заполнен лишь наполовину. Внутри самое нужное, точнее — часть самого нужного. Остальное нужное и ненужное раскидано по всей комнате без всякой системы. Хотя брат находит в этом хаосе какой-то порядок. Именно в таком состоянии застает его Ворожцов. Их отпустили с последнего урока: литераторша заболела. И он подлавливает дома брата. Павел сердится. Он старался уйти так, чтобы никто не знал о его уходе. Родители на работе, младший в школе. Он должен был уйти незамеченным, но малой пришлепал раньше времени и спутал планы. — Ты что здесь делаешь? — ворчит Павел. — Отпустили раньше, — бормочет Ворожцов, словно оправдывается. Хотя оправдываться не за что. — А ты? — Вещи собираю. Я уеду на пару дней. Маме оставил записку, что буду в командировке. Ворожцов кидает сумку возле письменного стола. Забирается в кресло с ногами и смотрит на брата с тем выражением, с каким вороны на кладбище наблюдают за похоронами. — Вы идете в… — Ворожцов осекается. — Не вздумай ляпнуть матери, — сердито предупреждает Павел, глядя брату в глаза, и выдергивает у него из-под задницы бандану защитного цвета. — Но Леша ведь говорил, — вспоминает Ворожцов беседу с Эпштейном двухнедельной давности. — Леша отличный парень, — чрезмерно мягко отзывается Павел. — Но много говорит и мало понимает. Все будет хорошо. Павел кидает еще что-то в рюкзак и оглядывает комнату. — Через несколько дней я вернусь, и если все получится… Он рвет фразу и начинает мычать себе под нос попсовый мотивчик. Фальшивит он безбожно. Психолог из брата получается явно лучше, чем певец. — Тебе не страшно? — спрашивает Ворожцов. |
