|
– Интересно, Деллий действовал по инструкции? Или это просто способ показать своему хозяину, что он недаром ест его соль? – Последнее, царица, – ответил Сосиген, вытирая выступившие от смеха слезы. – Это так глупо! «Статуя Сераписа, раскрашенная Никием»? Никий умер задолго до того, как Бриакс залил бронзу в форму. И он пропустил Аполлона работы Праксителя в гимнасии – назвал его «скульптурой, не представляющей большой художественной ценности»! О Квинт Деллий, ты дурак! – Не будем недооценивать человека только потому, что он не может отличить Фидия от неаполитанской гипсовой копии, – сказала Клеопатра. – Его список говорит мне, что Антоний отчаянно нуждается в деньгах. В деньгах, которые я не намерена давать ему. Явился Ха-эм в сопровождении своей жены. – Тах-а, наконец-то! Что говорит чаша об Антонии? Гладкое красивое лицо осталось спокойным. Тах-а, жрица бога Пта, была почти с рожде-ния обучена скрывать эмоции. – Лепестки лотоса образовали узор, какого я никогда не видела, дочь Ра. Я много раз бро-сала их в воду, но рисунок не менялся. Да, Исида одобряет Марка Антония как отца твоих детей, но это будет нелегко, и это случится не в Тарсе. В Египте, только в Египте. У него мало семени, его нужно кормить соками и фруктами, усиливающими мужское семя. – Если узор незнакомый, Тах-а, мать моя, как ты можешь быть уверена в том, что говорят лепестки? – Я проверила по священным папирусам, фараон. Такие толкования последний раз были записаны три тысячи лет назад. – Должна ли я отказаться от поездки в Тарс? – спросила Клеопатра Ха-эма. – Нет, фараон. Мое собственное видение говорит, что в Тарс ехать необходимо. Антоний – это, конечно, не бог с Запада, но в нем частично течет та же кровь. Достаточно для наших пла-нов, ведь мы не хотим вырастить соперника для Цезариона! Все, что ему нужно, – это сестра, на которой он сможет жениться, и несколько братьев, которые будут преданными ему подчинен-ными. Вошел Цезарион, оставляя после себя воду на полу. – Мама, я только что говорил с Квинтом Деллием, – сообщил он, плюхаясь на ложе. Кудахтая, как курица, Хармиан бросилась за полотенцами. – Да? Сейчас? И где это произошло? – с улыбкой поинтересовалась Клеопатра. Большие глаза, зеленее, чем у Цезаря, но без той пронзительности взгляда, весело сощури-лись. – Я пошел купаться, и он был там, шлепал по воде босиком. Можешь себе представить? Шлепал босиком! Он признался, что не умеет плавать, и это признание сказало мне, что он не служил как контубернал ни в какой серьезной армии. Он – диванный солдат. – Разговор был интересный, сын мой? – Я ввел его в заблуждение, если ты это имеешь в виду. Он заподозрил, что кто-то преду-предил нас о его приезде, но, когда я уходил, он был убежден, что его приезд стал для нас сюр-призом. Подозрения возникли, когда он узнал, что мы плывем в Тарс. Я «проговорился», что в конце апреля мы обычно выводим все корабли из укрытий, чтобы проверить на предмет течи и потренировать экипаж. «Какая удача! – сказал я. – Мы можем сразу ехать, нам не нужно тратить уйму времени на починку кораблей». «А ему нет еще и шести лет, – подумал Сосиген. – Этого ребенка благословили все боги Египта». – Мне не нравится слово «мы», – нахмурилась мать. Радость на лице погасла. – Мама! Ты не можешь! Я поеду с тобой, я непременно поеду с тобой! – Кто-то должен править в мое отсутствие, Цезарион. – Но не я! Я еще слишком юный! – Достаточно взрослый, и хватит об этом. В Тарс ты не поедешь. Этот приговор больно уязвил пятилетнего ребенка. Такую боль может почувствовать толь-ко ребенок, когда ему не разрешают приобрести какой-то новый и очень желанный опыт. |
