|
- Но.., мне казалось, ты была опечалена, когда увидела, что Колючий Каштан... Девочка как будто что-то вспомнила, и ее личико омрачилось. Она вздохнула. - Да, бедный Колючий Каштан - ведь он умер. Но она тотчас же заулыбалась снова. - Зато как интересно, когда все вокруг кричат, бегают, падают. И все такие сердитые. Дым хорошо пахнет, и ружья стреляют: бах! бах! бах! Ты споришь с господином Маниго, и он становится весь красный.., и ты меня везде ищешь, а потом обнимаешь крепко-крепко... Ты меня очень любишь, когда война. Загораживаешь меня собой, чтобы солдаты меня не убили. Потому что ты не хочешь, чтоб я умерла... Я ведь живу еще очень-очень мало, а ты уже долго... Слушая эту речь, Анжелика испытывала одновременно и беспокойство, и гордость. - Не знаю, может быть, во мне говорит материнское тщеславие, но мне кажется, она высказывает суждения, необыкновенные для своих лет. - Когда я вырасту, - продолжала Онорина, пользуясь тем, что наконец-то ее со вниманием слушают, - я всегда буду воевать. У меня будет конь и сабля и два пистолета... Как у тебя, - сказала она, посмотрев на Жоффрея де Пейрака, - но у моих рукоятки будут золотые, и я буду стрелять еще лучше.., еще лучше, чем ты, - заключила она, с вызовом глядя на мать. Подумав, она добавила. - Кровь красная. Это красивый цвет. - Но ведь это ужасно.., то, что она говорит, - прошептала Анжелика. Граф де Пейрак смотрел на мать и дочь и улыбался. Его и радовало, и удивляло, что они настолько разные. Рядом с девочкой Анжелика с ее нежностью и материнской любовью выглядела такой мягкой, такой простодушной. Нет, она никогда не была - не могла быть - грозной соперницей госпожи де Монтеспан или предводительницей бунтовщиков, скачущей во главе своего войска по лесным дорогам Пуату. Трудно поверить, что это она только что с холодной уверенностью поднимала тяжелый пистолет. Анжелика взглянула на него, словно спрашивая его мнение. Воинственный пыл дочери явно поставил ее в тупик, однако она быстро нашла, чем себя успокоить: - Она любит войну... Что ж, в конце концов, это благородное чувство. Мои предки не отказались бы от нее. Она настолько забыла пережитый ужас, что ей и в голову не пришло, что свою удивительную и пугающую страсть к войне девочка могла унаследовать не только от ее предков. Жоффрей де Пейрак подумал об этом, но вслух не сказал ничего. Он снял с пальца изящное золотое кольцо с крупным бриллиантом и протянул Онорине. Та с жадностью схватила его. - Это мне? - Да, мадемуазель. Анжелика не преминула вмешаться. - Это украшение очень ценное. Нельзя превращать его в игрушку. - Природа здесь столь дика, что приходится переоценивать ценности. Маисовая лепешка и добрый костер оказываются куда ценнее, чем кольцо, за которое в Версале иные, не задумываясь, погубили бы душу. Онорина вертела кольцо и так и сяк. Сначала она приложила его ко лбу, потом надела на большой палец и наконец стиснула обеими руками. - Почему ты подарил мне его? - пылко спросила она. - Потому что ты меня любишь? - Да, мадемуазель. - А почему ты меня любишь? Почему? - Потому что я ваш отец. От этих слов личико Онорины преобразилось. Она онемела. |
