— Не будем тебе мешать, — добавляет она и, резко повернувшись, торопится за Марысей.

— Но, мама… — мягко произносит Ахмед вслед старухе. Та, вне себя от злости взбегает по лестнице как сумасшедшая.

Действительно, не прошло и пятнадцати минут, как три больших чемодана стоят битком набитые и едва закрываются. Старая женщина так занята, что только время от времени поглядывает на малютку Дарью, беззаботно играющую в своей кроватке, и даже не замечает отсутствия Марыси.

— Внученька моя белолицая, где ты? — зовет она, заглядывая в ванную, а потом и в кабинет на втором этаже.

Наконец не без внутренней дрожи переступает порог супружеской спальни, дверь которой до сих пор висит на одной петле. Маленькая худенькая девочка лежит на кровати, подогнув под себя ноги, и безутешно плачет. Она так сильно обняла подушку своими тоненькими ручками, что сжатые до боли пальцы даже посинели. Личико девочки белое как мел, глаза закрыты, а красиво очерченный маленький рот кривится в гримасе печали и отчаяния.

— Марыся, — говорит бабушка, называя ее по-польски, пусть и искаженно. — Уже все готово, мы можем идти.

Она осторожно притрагивается к плечу внучки, и та медленно открывает янтарно-медовые глаза.

— Да… ты права… некого больше ждать, — говорит девочка и садится на кровати. — А где плед? Тот, твой?

Еще секунду посидев на большой родительской кровати, Марыся с чувством касается маленького пятнышка крови, которое темнеет на красиво украшенной подушке.

После многочасового перелета Малика с матерью и двумя племянницами приземлились на запыленном аэродроме в Аккре.

Попали они на самую плохую в этом районе мира погоду: дует северный ветер, harmattan. Серой завесой пыли он закрыл солнце и, высушивая землю, преследует людей своим горячим дыханием.

— Gibli дует, тетя. — Маленькая Марыся поднимает к небу постоянно грустные глаза и окидывает взглядом облака пыли, крутящиеся в воздухе.

Но тут, словно по мановению волшебной палочки, все стихает, и глазам прибывших открывается голубое небо.

— Это знак, мои девочки: все еще сложится счастливо, — говорит бабушка, которая изо всех сил старается оптимистически смотреть в будущее.

На стоянке, где бумаг и другого мусора больше, чем автомобилей, они садятся в побитый автобус посольства и едут в город, который отсюда выглядит зелено-бело-красным нагромождением домов. Посольство вместе с жилой частью находится около аэродрома и тонет в зелени. Они проезжают мимо красивых зданий, скрытых от любопытных глаз пышными кронами манго и стройных акаций. Окружающие их сады и парки полны ярких цветов, гибискусов, бугенвиллей, декоративных и плодовых деревьев. И над всем этим буйством царят бананы и дынные деревья.

Автобус едет медленно, минуя богатые дома, в сторону все менее симпатичных строений. Через минуту он останавливается перед грязной, некогда белой стеной. За железной калиткой, покрытой облупившейся зеленой краской, в глубине двора маячит приземистое одноэтажное бунгало, похожее на барак. Марыся влетает во дворик с красной латеритовой землей, из которой кое-где торчат высохшие стебли какой-то травы, а на самой середине покрывается вездесущей пылью маленький недействующий фонтан.

— Прекрасно! — скачет она вокруг, поднимая облака пыли.

Дарья с удовольствием стучит ножками в прогулочной коляске.

— Купим золотых рыбок и выпустим их в воду, да? — спрашивает девочка, развеселившаяся в первый раз за долгое время.

— Любимые мои, как хорошо, что вы живы и здоровы! — Хадиджа выбегает из дома с распростертыми руками и прижимает племянниц к себе. — Мама, я так рада, что ты вернулась!

Хадиджа с грустью смотрит на поседевшую от переживаний ливийку.