Какая то женщина, подскочив, плеснула из стакана что то темное. По рубашке парня начало расползаться бесформенное пятно.

– Нечистых изгнать! – скандировал хор. – Из гнать! Из гнать! Не допускать к исповеди! Анафема, анафема!..

Экран погас. Дышать было трудно, и она с трудом сумела ухватить клочок воздуха.

Anathemа est!

* * *

О том, что люди могут жить неправильно, Соль задумалась не сразу. В детстве ей все нравилось. В Германии правила бал Великая депрессия, но семья не бедствовала, и школа, куда она пошла учиться, была не простой. Все изменил 1933 й. Исчезли многие из отцовских друзей, в дом почти никого не приглашали, даже в кино стали ходить реже. Нюрнбергские законы она уже прочла сама, открыв свежую газету. Ужаснулась, и было с чего. Совсем недавно отец рассказывал, как травили и убивали их единоверцев катаров. Но Монсегюр пал много веков назад!

Шли годы, и Соль все больше запутывалась. В Северо Американских Штатах злодействовал страшный Ку клус клан, в Советском Союзе вообще царила черная ночь. Демократическая Франция если и была свободнее, то ненамного. Французские спортсмены поднимали руки в нацистском приветствии, маршируя перед Гитлером, правительство Народного фронта отдало на расправу чехов, а затем вместе с немцами оккупировало Швейцарию. Народный фронт! Ну и народ во Франции!

Японцы десятками тысяч убивали безоружных китайцев, в Индии, где правили цивилизованные англичане, люди мерли от голода, в Латинской Америке власть то и дело захватывали какие то усатые разбойники. Все, буквально все на Земле шло не так. Но Соль не отчаивалась. Клеменция, ее планета, земля обетованная, обретенный Рай. Когда то там спаслись ее далекие предки, теперь их потомки помогут братьям землянам. Если не они, то кто? Фиолетовая планета Аргентина с обложек фантастических книжек казалась звездой надежды. Потому и нравилось подзабытое уже танго.

А любовь

мелькает в небе,

Волну венчает

белым гребнем,

Летает и смеется,

и в руки не дается,

Не взять ее никак!

Теперь надеяться не на что. «Пляшут тени, безмолвен танец, нас не слышат, пойдем, любимый, в лунном свете, как в пляске Смерти…»

* * *

– Ты все равно сильнее их, девочка, – негромко проговорила Камея, гладя ее по руке. – Глина рассыплется, сталь будет только прочнее.

На ты перешли как то сразу, только лишь Соль открыла гостье дверь. Надеялась – знала! – что придет, но все равно очень волновалась. Камея пришла, и сразу же стало легче.

– Но за что?

– За твоего отца. За тех, кто руководил первой миссией. За страх, который очень многие до сих пор испытывают перед землянами. И за тебя саму, Соланж. Ты свободный человек. И сама по себе, и по сравнению с ними.

На миг Соль изумилась, но потом задумалась. Свобода? Свобода прежде всего выбор. Она и в самом деле могла выбирать, пусть даже между Гитлером и Сталиным. А у тех, что на станции выбор есть? Скажешь соседу «товарищ», и тебя тут же поволокут каяться. Бр р р!..

– А ты? – спохватилась она. – Ты общаешься со мной, с нечистой, они наверняка подслушивают, подглядывают…

Камея осторожно положила ладонь на ее губы, останавливая речь.

– Пусть им будет стыдно. А если стыд неведом, то на таких и обращать внимания нет нужды. Не отвечай, не спеши!..

Отняла руку, наклонилась.

– Всегда есть выход, девочка. Мои предки прибыли на Клеменцию не так давно по нашим меркам, в конце позапрошлого века. Мой пращур Давид Ортана мог бежать сразу после взятия Бастилии, он был умен и догадывался, чем все кончится.