Изменить размер шрифта - +
А то я вдруг начал в этом сомневаться.

    Поначалу все было просто: Ерпалыч сидел в дряхлом плетеном кресле, скособочившись и тяжело дыша, а я суетился вокруг журнального столика с исцарапанной инкрустацией, раскладывая на этом антиквариате нарезанное ломтиками сало и бутерброды с рыбой-шпротой. Или с рыбом-шпротом; кому как больше нравится. Закуску я принес с собой из дому - спохватился-таки по дороге - и правильно сделал, потому что Ерпалыч явно питался воздухом. Рюмки у него были свои, но все разные, так что я подбирал их по размеру, а эстетику пришлось отодвинуть в сторону. После я разлил перцовый бальзам, плеснул немного на порог - квартирнику…

    И тут Ерпалыч вдруг бодро вскочил, кинулся к стоявшему в углу на футляре от швейной машинки магнитофону (катушечный «Садко», динозавр вымерший!) и запустил, мягко выражаясь, музыку.

    Трудно понять, как Ерпалычу удалось дожить до старости, слушая сей выкидыш муз. В магнитофонных динамиках звенело, топало, через неправильные промежутки времени раздавался лязг и молодецкие выкрики; я машинально проглотил перцовку, даже не заметив вкуса, и уставился на счастливого Ерпалыча, цедящего свою порцию мелкими глоточками (что само по себе было ненормально).

    -  Что это, Ерпалыч? - прохрипел я.

    Не думаю, что он меня услышал - скорее, по губам догадался.

    -  «Куреты» это, Алик, - Ерпалыч придвинулся ко мне почти вплотную и радостно захлопал старческими белесыми ресницами. - Группа такая. Да вы не волнуйтесь, к ним быстро привыкаешь…

    Сомневаюсь, чтобы мне хотелось привыкать к этим оглушительным «Куретам».

    -  А-а… зачем?

    -  Надо, - строго сказал Ерпалыч и пальцем мосластым погрозил. - Надо, Алик! Вы мне лучше вот что скажите…

    Я даже не успел сообразить, что он меня до сих пор на «вы» величает, как Ерпалыч уже налил по второй и удрал из комнаты. Вернулся он с потрепанной книжкой в руках, в которой я с удивлением узнал своего собственного «Быка в Лабиринте».

    Еще первого издания, покет-бук в мягкой обложке.

    Пять тысяч тиража.

    -  Скажите, Алик, - вопрошает Ерпалыч тоном матерого инквизитора, замыслившего расколоть еретика на «сознанку», - вы сами додумались вести рассказ от имени Минотавра? От первого лица?

    -  Не знаю, - искренне отвечаю я. - Может, сам… а может, читал где-то или видел - вот оно и отложилось. Борхесы там всякие, Олдя, Бушков с Валентиновым… хрена теперь вспомнишь!

    -  Вы честный человек, Алик, - Ерпалыч сказал что-то еще, но я из-за «Куретов» не расслышал. - Давайте выпьем за ваш талант.

    Я хотел было возразить - но он уже выпил. И салом заел. Так что пришлось присоединяться. А после третьей гляжу: или «Куреты» вроде тише стали, или я и впрямь к ним привыкать начал, только сидим мы хорошо, рыбу-шпроту кушаем, и я Ерпалычу рассказываю, как «Быка» писал, как по ночам в зеркало глядел, боялся, что рога Минотавровы прорастают, а потом рога проросли-таки, бросила меня Натали к свиньям хреновым, и я Миньку-бедолагу за неделю убил, то есть не я, конечно, а Тезей, только Тезей у меня такой сукой вышел, что самому противно, а читатели и не заметили, что Тезей - сука, и Ариадну он сам бросил, нечего на Диониса валить, и пора по четвертой или по пятой, не помню уже…

    «Куреты» брякают, я трезвый вдруг оказался, только тяжелый, а Ерпалыч меня спрашивает:

    -  Скажите, Алик, вы случайно Тех не боитесь?

    -  Нет, - отвечаю, - что я, сумасшедший? Чего мне их бояться? Жертвую я исправно, молюсь по графику, службы все в квартире работают, оберег-манок на месте, раз в месяц заговорщика вызываю - подновлять… С кентаврами я вообще на коротком колесе, маньяков давно Первач-псы повывели, спасибо им!.

Быстрый переход