-  Старый ты придурок, Ерпадлыч, - говорю. - Был бы ты молодой придурок - дал бы я тебе по роже. Я еще сам кого хочешь углом поставлю! А фильмы твои поганые…

    Он вдруг обрадовался - с чего только, неясно.

    -  Да не мои, Алик, не мои, а ваши! Ведь говорите, что сами можете, без голубого экрана, а «Шахнаме» в пересказе читаете. Тем более в пересказе идиота со справкой, господина Розенфельда! Вы погодите, Алик, я сейчас… я вам для начала подыщу…

    И опять удрал из комнаты.

    Подошел я к магнитофону, посмотрел, как «Куреты» внутри «Садко» скачут, подумал, что пора и домой валить, - а тут Ерпалыч возвращается. С деревянной шкатулкой в руках. Крышку откинул и книгу достает. В мягком переплете, зеленовато-болотном; и издание незнакомое. Потрепанная книжица, клееная; вернее, была клееная, а сейчас все развалиться норовит.

    -  Что это? - спрашиваю, а он уже книжку мне протягивает.

    Читаю на обложке: «Мифологическая библиотека». Чуть выше имя написано: Алоллодор. Автор небось.

    Мифологический библиотекарь.

    Откладываю книгу, беру шкатулку.

    Стою, моргаю, шкатулку в руках верчу. Хорошая шкатулка, вместительная. И резьба на крышке обалденная: хоровод голых мужиков в шлемах с гребнями. А за ними вроде как море плещется. Редкая вещь. Антикварная. Как столик. Как сам Ерпалыч.

    -  Пойду я, Ерпалыч, говорю.

    -  Да, да, Алик, - засуетился Ерпалыч, - конечно, идите!.. И книжку с собой возьмите. Да, вот еще…

    Полез он в тумбочку, по плечи в нее зарылся и бухтит оттуда:

    -  У вас, Алик, магнитофон есть?

    -  Есть, - отвечаю. - Кассетник.

    -  Отлично! - кричит Ерпалыч и вылезает с какой-то кассетой в руках. - Вот вам, Алик, нужная музыка! Вы, когда Аполлодора читать станете, обязательно ее включите. А в особенности ежели мне после прочтения позвонить надумаете. Включайте звук погромче - и звоните. Договорились?

    -  А… что за музыка? Он даже удивился.

    -  Как - что? «Куреты», Алик, это и дураку ясно… Дураку, может, и ясно…

    ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА…

    Древесный палочник с хитренькой мордочкой черепахи Тортилы, заныкавшей Золотой Ключик и от сявки Буратино, и от пахана Карабаса. Неожиданно грустные глазки часто-часто моргают, гоняют морщинки от уголков, и тоненькие «гусиные лапки» ручейками вливаются в океан впадин, складок, бугров и ямочек, теней и света, из которых время слепило это подвижное лицо, коему место скорее в музее, под стеклом, на пыльном листе бумаги с неразборчивой подписью типа: «Рембрандт. Возвращение блудного сукина сына. Эскиз соседа на заднем плане» - нежели в обшарпанной квартире за рюмкой перцовки.

    И еще: руки.

    Пальцы скрипача на пенсии.

    Вот он какой, Ерпалыч…

    Уже в дверях стою и чувствую: чего-то мне не хватает. Постоял, подумал - и дошло до меня: магнитофон старик выключил. Точняком как я на пороге встал и за замок взялся.

    Ни секундой раньше.

    4

    Вернувшись домой, я быстро разделся, плюхнулся на незастеленную кровать (ура моему разгильдяйству!) и почти сразу заснул.

    Снилось мне, будто я листаю полученный от Ерпалыча раритет ничего в нем понять не могу - то ли пьяный я, то ли во сне ничего понимать и не положено - короче, листаю, злюсь ужасно, а из книги все листики в клеточку сыплются.