– Это тебя вчера привел Марл Рилат?

– Да.

– Ты, видно, бывалый солдат. Служил раньше?

– Всю жизнь, децин.

– Где?

– На юге, в Либонне.

– Но не в наших войсках, я вижу, – кантиец словно ощупал взглядом нижнюю челюсть Блейда. – Ты смел и силен, но многого не знаешь.

– Например?

– Например, нашего армейского жаргона. Как тебя зовут, каснит?

– Ич Блодам.

– Так тебя записал Рилат. Я спрашиваю настоящее имя.

– Ричард Блейд, децин.

– Слишком длинно. Возьми себе какую‑нибудь кличку… хоть Черпак… и то будет лучше.

– К чему?

– У солдат, знаешь ли, свои словечки. Хлям – сопляк, новобранец, нас вот кличут крабами, – кантиец с усмешкой провел по своему шипастому наплечнику, – а «ич блодам» означает недоумок трахнутый… Так что ты лучше назовись Черпаком.

– Не имя красят человека, – ответил Блейд и пошагал к своей миске с мясом.

***

Строевой подготовкой гасильщики себя не утруждали, поэтому время от завтрака до обеда и от обеда до ужина каждый убивал как мог. Безденежные спали или резались в кости на затрещины, а те, у кого завалялась пара‑другая монет, отправлялись в кабаки и веселые дома портового квартала Финареота. Блейд же назначил своим генеральную уборку, чистку оружия и смотр боеготовности.

Шрам, тоскливо оглядев внутренность палатки, полез пятерней в лохматый затылок и предложил:

– Может, лучше в кости перекинемся? Ты, десятник, расскажешь про Кассну, я – про Альбаг… Как тогда, в дороге…

– Сначала приберем этот свинарник. Тут к нам гости могут пожаловать, а потому и клинки не худо бы наточить.

– Э нет, десятник, так не пойдет, – вмешался Ухо, покачивая головой. – Никто не будет в претензии, коли гасильщики немного пошумят и разомнутся, но если начнется резня, враз пожалуют Стражи Порядка. А они шуток не понимают, клянусь десницей Гирларла!

– Я никого резать не собираюсь, мне другое заказано, – строго сказал Блейд. – Оружие, однако, должно быть в порядке. За работу!

К обеду палатка была прибрана, прорехи заштопаны, клинки наточены. Получив и съев двойную порцию мяса, Блейд велел Джефу выдать всем по паре серебряных финареотских быков и отправил рыжего морехода, Шрама и Бороду повеселиться в город. Он и сам был бы не прочь пройтись с ними, но решил, что беседа с Ухом отлагательств не терпит.

Усадив подчиненного на топчан, Блейд начал прохаживаться от стены к стене, разглядывая квадратную физиономию кантийца. Тот выглядел хмурым; видно, предчувствовал неприятный разговор. Крепко сбитый, темноволосый и черноглазый, с типичным для жителя Канта орлиным, носом, он напоминал страннику римлянина, одного из тех легионеров, которые шли за Марием, Суллой, Цезарем, Помпеем и Крассом в горы Иберии и Персиды, в африканские пустыни, в дремучие леса Галлии и Британии. Пожалуй, решил Блейд, в этой аналогии больше смысла, чем кажется на первый взгляд; Великий Кант был Римом этого мира, империей, владевшей берегами Шер‑да, Моря Заката, и стремившейся распространить свою власть до пределов восточного океана. Но все ли кантийцы желали этого? Всем ли им меч и война были дороже мотыги и мира? Такие вещи лучше выяснять не у властителей и не у людей толпы, которую они ведут за собой; полезнее поговорить с отщепенцем, с преступником, с диссидентом. Ухо, скорее всего, не являлся диссидентом, но уж преступником был точно.

– Слушай, парень, – закончив свое кружение, Блейд уселся на топчан напротив кантийца, – не нравится мне твое прозвище.