Потом мы вышли на тропу, по которой восемь или девять часов тому назад прошли охотники. Я, конечно, хотел сойти с этой тропы, чтобы не напороться на них, но мой коразем придерживался прямо противоположного мнения. Уловив запах охотников, от отчаяния он направился следом. Я прекрасно понимал, что там никаких кораземов нет и в помине, а он не мог не знать, что эта тропа выведет его к охотникам и их винтовкам.

Пару часов спустя я нашел разряженную лазерную батарею с выгравированными на корпусе инициалами Дикаря Грина, а уж в том, что Грин, увидев коразема, тут же убьет его, чтобы заполучить его глаз‑камни, у меня не было ни малейших сомнений.

И я осознал, что не хочу, чтобы последний коразем умер по той же причине, что и ему подобные (включая тех, кого я убил самолично). Мы с Грином давно дружили, через многое прошли плечом к плечу, я прекрасно его знал и понимал, что мне не отговорить его от убийства коразема. Деньги, которые он мог получить за два глаз‑камня, Грин наверняка поставил бы выше нашей дружбы.

Уж не знаю почему, но я не хотел, чтобы после смерти у последнего коразема вырезали глаза, просто не мог этого допустить.

Поэтому я позвал коразема, впервые произнес слово в его присутствии, он замер, повернулся ко мне. Я подошел, остановился в двадцати ярдах от него.

– Мне очень не хочется убивать тебя, – я нацелил на него лучевик, – но я вижу, что ты устал от жизни, и не хочу, чтобы тебя резали на куски. Ты станешь единственным животным, чьи глаза не станут ювелирным украшением, из чьих ног не сделают стулья для бара, а из хвоста – мухобойку. Этот мир и кораземы не сделали мне ничего плохого, вот я и отплачу добром за добро.

Он стоял, покачиваясь, не спуская с меня глаз и, когда я нажал на спусковой крючок, клянусь, я увидел в его взгляде благодарность и безмерное облегчение.

Он рухнул на землю, я подошел к нему и, убедившись, что он мертв, не хотел причинять ему дополнительную боль, выжег ему глаз‑камни, чтобы никто не смог нажиться на них.

После этого Пепони мне разом разонравилась и через неделю я улетел на Фалигор.

* * *

Золушка смахнула первую слезу, которую мне довелось видеть на ее безупречной щечке.

– Я думаю, это замечательная история, – вырвалось у нее.

– У меня вопрос, – подал голос Макс.

– Выкладывай, – ответил Адский Огонь ван Винкль.

– Как бы ты поступил, если б знал, что на планете есть еще пять или шесть живых кораземов? Все равно убил бы его?

– Конечно, – ответил ван Винкль. – Только вырезал бы глаза и продал их.

Макс рассмеялся, а вот Сахара дель Рио возмущенно зашипела:

– Я думала, ты порядочный человек. Выходит, ошиблась.

– Я порядочный человек, – запротестовал ван Винкль. – Но не святой.

– Тебя никогда за него и не примут, – заверила его Сахара.

– И хорошо. А то не знал бы, что надевать первым, нимб или шляпу.

– Расскажи что‑нибудь еще о кораземах, – попросила Золушка.

– Я рассказал все, что мог, – ответил ван Винкль.

– Я все‑таки не могу представить себе, как они выглядели.

– Думаю, тут я смогу тебе помочь, – подал голос Маленький Майк Пикассо, рост которого составлял лишь четыре фута и девять дюймов.