Потом, словно бы случайно, провел на
ней глубокую царапину и взял в руку образовавшуюся стружку, завиток воска.
Гребцы оставили весла. Наверху закричали, вновь донесся топот ног,
резко был поднят парус. Парусина затрещала, заскрипела мачта - и еще раз,
и еще. Сверху донеслись ликующие крики, и корабль резко дернулся вперед.
Вергилий поднялся и, сминая воск в пальцах, подошел к мандрагору. Тот
глядел на него, словно обезумев, широко раскрыв в ужасе рот. Но крик,
визгливый и отчаянный, не успел вырваться из его гортани. Вергилий,
кажется, в тот самый миг, когда этот крик должен был раздаться, залепил
губы мандрагора воском, обмотал тельце шелковой нитью и поднял из тарелки
с землей.
Существо извивалось и корчилось в его руках, но уже в следующую секунду
застыло - теперь, когда вокруг него вновь были сооружены нити и узлы,
должные как в физическом, так и в метафизическом смысле обеспечить его
безопасность, он вновь казался не более чем безжизненным корешком. Острием
той же шпильки Вергилий снял со рта гомункула восковую печать, обернул его
слоями пуховой пряжи, поместил в черепаховую шкатулку, положил ее в ларчик
из красного дерева, а тот поставил в эбеновый ларь. После этого,
добравшись до стула, он не то рухнул, не то сел на него. Лицо его было
искажено болью и мукой, казалось, по крайней мере половина жизни покинула
его за эти минуты: теперь наконец он наяву увидел то, что сделала с ним
самим Корнелия, и, в приступе отчаяния, прижал к глазам ладони. Потом,
немного придя в себя, взглянул на левую руку.
Левый указательный палец опух и покраснел, за исключением первой
фаланги, которая была серой и кровоточила после укола шпилькой. С
потерянным выражением на лице Вергилий долго глядел на палец. Наконец
нашел в себе силы промыть его и перевязать.
- Нет, в этом году я больше не сделаю этого, - пробормотал он сам себе.
- Если вообще когда-либо сделаю... - Лицо его исказилось, и, сжав зубы,
Вергилий вышел из каюты.
- Кипр! - орали на палубе. - Кипр! Хо!
10
Кипр оказался просто другим миром.
Спроектирован и построен Пафос был греческим архитектором. И то ли во
сне, то ли под действием веществ, именуемых талакуинами или мандрагорами.
Весь из желтого, подобного заварному крему мрамора, из мрамора розового,
как парное мясо, из зеленого мрамора, похожего на зернышки фисташек, из
мрамора медового и розово-красного, мрамора с цветными прожилками и
зернистого. Строения карабкались в горы, стелились вдоль ложбин. Колонны
возвышались ярусами, капители изобиловали резьбой и лепкой, сработанные,
верно, прекрасными коринфянами, большими любителями изощренной роскоши.
Фронтоны домов пышно заросли барельефами, четырехопорные арки стояли чуть
ли не на каждом углу и перекрестке, гигантские статуи высились над домами,
а маленькие - собирались толпами под карнизами и крышами строений. Повсюду
зеленели лужайки и сады, фонтаны выбрасывали вверх воду, вода разбивалась
на струи и брызги и блестела на солнце. |