Произнеся этот своеобразный символ веры, всадник натянул поводья и, пустившись по дороге на Гедревиль-Базош, через полчаса уже стучал у ворот Пиголе.

Оставив лошадь на его попечение, Фэнфэн спустился в подземелье, где увидел около тридцати оборванцев, включая женщин и мелюзгу. Его приветствовали Кривой из Жуи, Батист Хирург, Жак из Питивье, Беспалый, Рубаха из Боса и другие, не столь знаменитые члены банды. Все остальные были в то время в окрестностях Ла-Мюэт и лесах Камбре.

Увидев Главаря, бледного и дрожащего от гнева, оборванцы в изумлении поднялись со своих мест, прервав оргию, которая никогда не прекращалась в подземелье. Фэнфэн энергичными жестами и резким словом подозвал их и, не желая медлить с новостями, объявил:

— До новых указаний запрещаю показываться в окрестностях, включая восточное направление дороги на Артене, Шато-Гайар, Тури, Буасе, Анжервиль, Саклас, Этамп и даже Этреши.

Категорически запрещается высовывать нос наружу — «идет дождь» (есть опасность). Десять человек немедленно должны отправиться и предупредить всех подручных. Появляться в Ла-Мюэт пока нельзя, генеральный штаб переносится в подземелье в лесу Камбре. Все ясно?

— Ясно, Фэнфэн! — отвечали оборванцы.

— Через два часа здесь должно быть пусто. Подземелье замуровать. Содержимое сейфа и оружие переправить в Камбре. Пиголе, ты слышал?

— Да, Главарь — отозвался старый разбойник. — Погрузим все на мою колымагу. Я запрягу обеих кляч, а там останется только заделать выход.

— Отлично! Разбросай поверх поклажи куски падали, дохлых телят или овец, чтобы и подходить близко не захотелось.

— Ясно, что-нибудь, что воняет покрепче. Рядом нельзя будет глаза открыть, не то что дышать!

— Вот именно. Ты тогда сможешь ехать днем и к вечеру доберешься до места.

— У нас целых шесть с половиной пар глаз, а здешние места и дороги, где сам черт ногу сломит, мы знаем как свои пять пальцев. Справимся!

Отдав приказания с поспешностью, которая свидетельствовала о приближающейся опасности, Фэнфэн уселся на край широкого стола и одним махом опрокинул четыре или пять стаканов вина. Глубоко задумавшись, весь во власти гнева, он созерцал проносившиеся перед его мысленным взором картины мести и не заметил подошедшую девушку. Разбойник вздрогнул при звуках своего имени, произнесенного с бесконечной нежностью.

— Франсуа, мой Франсуа!

Бандит резко поднял голову, и его суровый взгляд смягчился:

— А, Роза, это ты…

— Да, Франсуа, опять я. Тебя что-то тревожит. Ты неспокоен?

— Что еще выдумала?

— Женское чутье и голос любящего сердца предвещают катастрофу. Разве я ошибаюсь? Скажи, ты любишь меня?

— Черт побери, ну и упорство!..

— Франсуа! — снова прошептала девушка сквозь приглушенные рыдания.

— Что — Франсуа? Оставь меня в покое!

— Разве ты не понимаешь, твоя жизнь — это моя жизнь, твоя боль и моя боль! Ты гонишь меня в радости, но не можешь помешать разделить с тобой горе!

— Роза, нашла бы ты себе занятие получше!.. Мало радости быть с человеком, погруженным в заботы.

— Значит, это правда — ты страдаешь!

— Да пустяки, в жизни ведь всякое бывает. Сама понимаешь, не всегда все идет как хочется.

— Я так хорошо тебя знаю, что понимаю с полуслова.

— Что это значит?

— Все, что ты говоришь, морщины, прорезавшие лоб, словно шрамы от сабельных ударов, дрожащие руки, хриплое дыхание… О, я чувствую, случилось что-то ужасное!

— Что тебе до этого?

— Я всегда лечила твои раны, так позволь теперь помочь твоей душе.