– Я удовлетворен, мадемуазель, – грубо ответил я, – тем, что три дня назад вы сказали мне неправду. Вы никогда не любили меня. Жалость ввела вас
в заблуждение. Вам было просто стыдно – стыдно за роль Далилыnote 72, которую вы играли, за то, что предали меня. А теперь, мадемуазель, можете
идти, – сказал я.
Я отошел в сторону, и, зная женщин, я был уверен, что сейчас она никуда не уйдет. Она и не ушла. Напротив, она отступила назад. Ее губы дрожали.
Но она быстро взяла себя в руки. Ее мать могла бы сказать ей, что она совершает большую глупость, ввязываясь в подобного рода дуэль со мной – со
мной, ветераном сотни любовных поединков. Однако, хотя я не сомневался, что это ее первое сражение, она оказалась достойным соперником.
Доказательством были ее слова:
– Сударь, благодарю вас за то, что вы открыли мне глаза. Я действительно не могла сказать правды три дня назад. Вы правы, теперь я не сомневаюсь
в этом, и вы сняли с меня страшный груз моего стыда.
Dieu! Это был удар ниже пояса, и я пошатнулся от его жестокости. Похоже, я пропал. Победа осталась за ней, но ведь она всего лишь ребенок, не
владеющий искусством Купидона!
– А теперь, сударь, – добавила она, – теперь, когда вы знаете, что ошиблись, сказав, что я любила вас, теперь, когда с этим покончено, – adieu!
– Одну минуту! – воскликнул я. – С этим покончено, но есть еще один вопрос, о котором мы забыли. Мы – вернее, вы – доказали, что я был слишком
самонадеян, поверив в вашу любовь ко мне. Но мы еще не решили, что делать с моей любовью к вам, а на этот вопрос будет не так легко ответить.
Она махнула рукой, то ли устало, то ли раздраженно, и отвернулась.
– Что вы хотите? Чего вы добиваетесь, провоцируя меня? Выиграть ваше пари? – Она говорила ледяным голосом. Кто бы мог подумать, глядя на эти
кроткие, задумчивые глаза, что она способна на такую жестокость?
– Пари больше не существует: я проиграл его и отдал свой проигрыш.
Она резко подняла голову и недоуменно нахмурила брови. Это явно заинтересовало ее.
– Как? – спросила она. – Вы проиграли и заплатили?
– Все равно. Когда я намекал вам на что то, стоящее между вами и мной, я имел в виду это проклятое, отвратительное пари. Признание, которое я
много раз пытался сделать и на котором вы много раз пытались настоять, касалось этого пари. Господи, Роксалана, ну почему я не признался вам?! –
воскликнул я, и мне показалось, что от искренности моего голоса ее лицо смягчилось, а глаза потеплели.
– К сожалению, – продолжал я, – мне все время казалось, что либо еще не время, либо уже слишком поздно. Однако, как только меня освободили, я
сразу же подумал об этом. Пока существовало пари, я не мог просить вас стать моей женой, иначе это выглядело бы так, будто я осуществляю свое
первоначальное намерение, ради которого я и приехал в Лангедок. Поэтому первое, что я собирался сделать, это разыскать Шательро и передать ему
долговую расписку на мои земли в Пикардии, которые составляют большую часть моего состояния. Затем я собирался отправиться к вам в гостиницу
«дель'Эпе».
Наконец то я мог прийти к вам с чистыми руками и признаться в том, что я сделал, поскольку, мне казалось, я расплатился сполна. Я был уверен в
успехе. Увы! Я пришел слишком поздно. Я встретил вас на пороге гостиницы. От моего разговорчивого управляющего вы уже узнали историю сделки,
которую заключил Барделис. Вам стало известно также и мое имя, и вы решили, что разгадали истинную причину моего ухаживания за вами. |