|
Соответственно вы могли лишь презирать меня. Она упала на стул. Ее руки безжизненно лежали на коленях, глаза были опущены, лицо стало бледным. Но по тому, как вздымалась ее грудь, я понял, что мои слова произвели на нее впечатление. – Вы ничего не знаете о сделке, которую я заключила с Шательро? – спросила она, и мне показалось, что в ее голосе звучало страдание. – Шательро – мошенник! – вскричал я. – Ни один честный человек во Франции не счел бы себя обязанным заплатить ему по этому пари. Я заплатил, но не потому, что я был должен заплатить, а потому что, только расплатившись с ним, я мог доказать вам свою искренность. – Как бы там ни было, – сказала она, – я дала ему слово… выйти за него замуж, если он освободит вас. – Это обещание недействительно, потому, что, когда вы давали ему слово, я был уже на свободе. Кроме того, Шательро мертв… или близок к этому. – Мертв? – повторила она, посмотрев на меня. – Да, мертв. Мы дрались… – На ее лице промелькнула тень улыбки, неожиданное, насмешливое понимание. – Pardieu! – воскликнул я. – Вы меня неправильно поняли. Он погиб не от моей руки. Не я спровоцировал эту дуэль. – И я подробно рассказал ей об этом деле, включая тот факт, что Шательро не имел никакого отношения к моему освобождению, а за попытку убить меня при помощи суда король хотел его сурово наказать, но он избавил короля от беспокойства и сам бросился на шпагу. Когда я закончил свой рассказ, наступило молчание. Похоже, Роксалана обдумывала мои слова. Все, что я ей рассказал, должно было оправдать меня в ее глазах, и я был уверен в этом. И решив дать ей возможность хорошо все обдумать, я повернулся и отошел к окну. – Почему вы не сказали мне раньше? – внезапно спросила она. – Почему… о, почему… вы не рассказали мне об этом гнусном деле сразу, как только полюбили меня, как вы говорите? – Как я говорю? – повторил я за ней. – Вы сомневаетесь в этом? Вы можете сомневаться в этом, несмотря на все то, что я сделал? – Ах, я не знаю чему верить, – всхлипнула она. – Вы так часто обманывали меня. Почему вы не сказали мне тогда, на реке? Или потом, когда я просила вас в этом самом доме? Или еще раз, позже, той ночью в тюрьме в Тулузе? – Вы спрашиваете меня, почему. Разве вы сама не можете ответить на этот вопрос? Разве вам непонятен мой страх? Страх, что вы с ненавистью отшатнетесь от меня? Страх, что, если вы испытывали ко мне хоть какие то чувства, я могу навсегда их убить в вас? Страх, что я могу уничтожить вашу веру в меня? О, мадемуазель, неужели вы не понимаете, что моей единственной надеждой было признать свое поражение перед Шательро и отдать ему свой проигрыш? – Как вы могли пойти на такую сделку? – прозвучал ее следующий вопрос. – Действительно, как? – в свою очередь спросил я. – От вашей матери вы, вероятно, слыхали кое что о репутации Барделиса. Я вел беззаботную жизнь, я пресытился всем своим великолепием, и мне надоела вся эта роскошь. Разве удивительно, что я позволил втянуть себя в это предприятие? Оно взбудоражило меня, оно обещало некоторую новизну. Мне все в жизни давалось легко, а тут мне нужно было преодолевать какие то трудности, поскольку уверенность Шательро в том, что мне не удастся завоевать вас, основывалась на вашей знаменитой холодности. Опять же, я не был слишком разборчив. Я не скрываю своих недостатков, но не судите меня слишком строго. Если бы вы могли видеть милых demoisellesnote 73 Парижа, если бы вы могли слышать их рассуждения и знать, как они живут, вы бы перестали удивляться. |
