Аликс затратила много времени и усилий, чтобы заставить его рассказать о женщине, которую он когда-то любил.

Джослин решительно сжал челюсти, и Аликс поняла, что он отказывается говорить о себе. Ее проблемы были у них как бы общей собственностью, а его принадлежали только ему.

— И нет женщин таких же прекрасных, как Розамунда. Конечно, если не обращать внимания на метку дьявола. Это отвратительное пятно мешает видеть ее красоту. Любопытно, это действительно печать сатаны?

Джослин сразу же набросился на Аликс:

— Это, скорее знак Божьей милости, потому что она порядочная, добрая и страстная женщина.

— Страстная, да? — поддразнила его Аликс, когда он отвернулся.

— Ты жестока, Аликс, — прошептал он.

— Нет, но я хочу, чтобы ты понял одно: тебе незачем молчать со мной. Ты же не можешь все таить в себе. Ты так много можешь дать, но ушел в себя. Он холодно взглянул на Аликс:

— Между прочим, Рейн сейчас тоже далеко. Так почему бы тебе не найти себе еще кого-нибудь? Я видел, как многие из мужчин, от дворян до юнцов из конюшни, глазеют на тебя. Они взяли бы тебя замуж даже с твоим большим животом. Почему же тебе не выйти за какого-нибудь торговца, который даст крышу над головой твоему ребенку и будет тискать тебя каждую ночь?

После такой отповеди она на несколько минут затихла.

— Прости, Джос. Я надеялась, что Розамунда может заменить тебе Констэнс, но теперь понимаю, что это невозможно.

Джослин сидел, отвернувшись. Он не хотел, чтобы Аликс видела его лицо. Слишком часто по ночам он видел теперь не Констэнс, а Розамунду, такую тихую, всем своим видом извиняющуюся за то, что существует на свете, но он видел и ощущал ее не такой, какой она была обычно, а женщиной, которая поцеловала его на прощание. Впервые после смерти Констэнс словно искра пронзила его тело. Не то чтобы он чурался женщин до встречи с Констэнс, но после ее смерти он их сторонился. Только v тот краткий миг, когда он обнял Розамунду, уходя из леса, он вдруг ощутил трепет настоящего желания, истинного мужского интереса к женщине.

Джос взял Аликс за руку, и они вместе направились к стоявшему вдали замку.

Это было старинное здание. Одна башня сильно накренилась, и Аликс уже заранее знала, что спать им придется па сквозняке. За месяцы странствий она очень много узнала о дворянах, и, может, самое любопытное было то, что благородные леди были так же несвободны, как и все остальные. Она видела немало высокорожденных дам с синяками под глазами, — признак, что к этому приложили руку их мужья, как правило, бившие жен. Она видела хилых трусливых знатных господ, которых презирали их жены. Были союзы, заключенные по большой любви. Встречались супруги, ненавидевшие друг друга, с угасающим домашним очагом, но были и такие браки, что основывались на любви и уважении. И Аликс начинала понимать, что у людей благородного происхождения такие же или почти такие же трудности, как и у обитателей ее маленького родного городка.

— Грезишь наяву?

— Думаю о своем доме, о том, какое у меня было защищенное детство. Я почти сожалею, что музыка так отрывала меня от других людей. Ведь сейчас мне кажется, будто я ничья.

— Ты принадлежишь тем, кому хочешь принадлежать.

— Джос, — сказала Аликс очень серьезно, — я не стою ни тебя, ни Рейна, но правда надеюсь в будущем совершить что-нибудь достойное вас.

— А знаешь, с каждым днем ты все больше говоришь, как Рейн.

— Ну и хорошо, — рассмеялась Аликс. — И, воспитывая, его ребенка, я наполовину сравняюсь с ним в добродетели.

Когда они подошли к старому замку, им не сразу удалось войти во двор, потому что туда же спешили сотни людей. Обручались сын и дочь двух могущественных, богатых семейств. Пир и развлечения обещали быть роскошными, и гости валом валили.

Джос, придерживая Аликс за плечи, повел ее сквозь толпу.