Наконец сигнора не выдержала:
— Фернан, прекрати бегать.
— Если я сяду, ничего не изменится. Твой сын должен был объявиться еще прошлой ночью.
— Дождь, — подал голос Жорес, оседлавший балюстраду, — развезло дороги, ничего страшного.
— Ты сам не веришь в то, что говоришь.
— Если ты будешь бегать, а мать на всех бросаться, Базиль не появится. Мы в любом случае уже или выиграли, или проиграли. Нужно ждать.
— А больше ты ничего не посоветуешь? — огрызнулся граф.
— Больше? — Жорес засмеялся. — Могу и больше. Выпей вина с мяуном [Мяун — лекарственная трава, на людей оказывает успокоительное действие, но приводит в сильнейшее возбуждение кошек.] и ложись спать. Даже если Тартю разбит, ну и что? Мы-то здесь при чем? Что мы сделали дурного? Приехали, не сказавшись, повидать мальчишек, так это еще не измена. Да, мать обманула Филиппа, но горбун знает, что без его драгоценного приказа племянники никуда не поедут, а бедная вдова надеялась, что, проведя с ней пару кварт, сыновья станут к ней добрее...
— Ага. Горбун прослезится, глядя на ее горести, а потом спросит о Бэрротах.
— Ну тут сам Проклятый ногу сломит, — огрызнулся Аганн, — хотя я за них рад, хорошо, что сдохли! Жаль, не раньше, но я тут ни при чем, чтоб вы это знали. Может, Рогге постарался или святые сестрицы... С них станется.
— Рано, они не могли получить никаких известий.
— А я мог?! Почему я, а не какая-нибудь дура, от несчастной любви траванувшая красавчика Артура и его жену? Бывают же совпадения...
Ответить Реви не успел: послышались торопливые шаги и голос Базиля. Граф Мо никогда не умел разговаривать тихо, особенно если был взволнован или пьян.
— Можете возрадоваться, — вместо приветствия прокричал младший из братьев Гризье, — Тартю будет здесь дня через четыре, я заезжал в Мунт, потому и задержался! Что у вас тут, Проклятый побери, творится?! Пожары, похищения, убийства...
— Сначала расскажи, что в Гразе! — прикрикнул Жорес. — Мы его ждем, а он...
— А он выполняет приказы Их Величеств. Новых, разумеется. Да и не мог я позволить Трюэлю себя опередить, если его понесло в Мунт.
— Трюэль жив? — быстро переспросила королева. — Который? И кто еще?
— Больше, чем вам хотелось бы, матушка. — Базиль поцеловал Элеоноре руку, взял из рук дядюшки кубок с вином и залпом выпил. — Устал... Холод, грязь, спать хочу, пропадаю.
— Хватит паясничать, — велел Аганн, — говори.
— Все получилось, хотя был момент, когда Тартю небо с овчинку показалось. Фронтерцы не довели дело до конца и бросились грабить обоз из Гартажа, Рогге колебался, а король собрал всех, кого мог, и бросился в атаку. Клянусь, Тартю обгадился! Вообще-то наша Нора заслуживает супруга покрасивее; я уж не говорю о том, что сомневаюсь в его мужественности, — борода у него почти не растет, и...
— Базиль!
— Оттого, что вы будете на меня орать, Тартю не перестанет вонять. Видели бы вы, что творили покойные «волчата», жаль, я не менестрель. Половины циалианцев как не бывало, да и ифранцев потрепали. Если б Рогге мог спокойно видеть чью-то спину и не ударить в нее, нам был бы конец.
— Значит, Стэнье...
— В последний момент вступился за пасынка.
— А что король?
— Узурпатор, матушка, узурпатор. Упаси вас святая Циала ошибиться, ваш будущий зять ужасно разгневаются. Ведь король — это они. По крайней мере, им хочется так думать. |