|
Рассказчик первым поднялся ему навстречу, еще издали подал руку: - Штабс-капитан Юрий Тимофеевич Некрасов... А вы, наверное, во вторую сотню? Стали подходить и другие офицеры. - Юнкер Евдокимов... Попросту Алексей! - Он как-то сразу запомнился Карабанову: совсем юный, почти мальчик, лицо узкое, Девичье, а взгляд доверчивый, чистоты отменной. - Майор Николай Сергеевич Потресов... по артиллерии. Извините, что подаю левую руку, правую-то мне вчера казенником пришибло малость! - Этот офицер показался Андрею искателен: он так вежливо заглядывал поручику в физиономию, что тот даже смутился; но лицо у майора Потресова было доброе, глаза виноватые, и почему-то его было жалко. А вот капитан Ефрем Штоквиц, лежавший на тахте, забросанный газетами и журналами, не понравился Андрею: корректно сух, рука - брр! - влажная от пота, а взгляд поднимает откуда-то снизу - тяжело и медленно, словно трехпудовую гирю. - Очень приятно, - без всякой любезности сказал Штоквиц и неожиданно предложил: - Не хотите ли стакан лафиту? - Однако по всему было видно, что появление Карабанова его мало заинтересовало. Прапорщик Вадим Латышев - невзрачный прыщеватый юноша с бронзовой цепочкой от часов, перекинутой поверх заношенного донельзя армейского сюртука. "Видать, очень беден, в чем-то даже глубоко несчастен, наверное, - так сразу же подумал о нем Карабанов, - а может, и болен чем-нибудь..." Потом на Карабанова, откуда-то из угла офицерской казармы, двинулась волосатая гора, еще издали протягивая громадную клешню, всю в коросте черных, заскорузлых мужицких мозолей. - Ватнин... Назар Минаич, - прогудела эта гора, словно из глубокой шахты. - Назар Ватнин я, вот кто! А по званию моему - есаул... Ну, да и ты - сотник казачий, так давай я тебя поцелую, поручик! Он легко подхватил Карабанова за локти и, под общий смех, ткнул его лицом в свою бородищу. - В губы, - смеялся есаул, - в губы целуй!.. Радостно удивленный, Карабанов еще не успел оглядеться, а денщики уже убирали со стола карты и книги, ставили кувшины с вином, разносили закуски. - Грешным делом, - признался Карабанов, - я не откажусь от угощения, ибо чертовски голоден. И вообще должен сознаться, что от самого Петербурга все катится как-то кувырком. - Так вы из Петербурга? - удивились вокруг; даже Штоквиц отбросил "Тифлисские ведомости", внимательно оглядел Карабанова. - Да, прямо из Петербурга. - А где служили? - спросил Некрасов. - В лейб-гвардии кавалергардском. В самом веселом полку, господа!.. Телохранители царствующих особ, мы сохранили для себя лишь одну добродетель: беречь себя в трезвом виде только для парадов! - О-о, и... Если так, то простите за нескромный вопрос, - полюбопытствовал Штоквиц, вставая с тахты. - Каким же образом вы оказались здесь, коли гвардия еще не выступала из столицы? И почему на вас этот казачий мундир? - Судьба, - отмахнулся Карабанов. - Ну, если только судьба, - понимающе подмигнул ему Некрасов, - то наплюйте этой судьбе в ее длинную противную бороду. - До Москвы еще кое-как плевался, а теперь - иссяк: уже стало нечем, - ответил Андрей, начиная постепенно оживляться. - Но и вы же ведь, Юрий Тимофеевич, - он показал на значок академии Генерального штаба, - тоже почему-то здесь, в этой дыре, а не при ставке великого князя Михаила. |
