|
- Да, - ответил он со значением. - Мне его подарил покойный Никита Семенович. Клюгенау придвинул к себе револьвер, удивился: - Ого, какая редкость! Мельхиоровые пули. - Да, да, - как-то виновато ухмыльнулся Сивицкий, - именно что мельхиоровые. Впрочем, смерть от этого не становится краше... Отодвиньте локоть, барон, вы мне мешаете! - Ах, извините, капитан. Я нечаянно задел вашу даму. Сивицкий вдруг неожиданно вспылил и, разворошив пасьянс, смахнул карты со стола. - К черту все! - раздраженно сказал он. - Если бы вы не пришли сейчас, я сам пошел бы за вами. Подслеповатые глаза барона глядели на врача испытующе: - Чем могу служить вам? - Чем? - Сивицкий встал и, сунув руки в оттянутые карманы неряшливого сюртука, прошелся по тесной комнатенке. - Чем вы можете мне служить? - переспросил он. - А вот, слушайте,.. ...По уходе с отрядом в Араратские долины полковник Хвощинский оставил свою жену на попечении капитана Сивицкого. Как опытный офицер, он не был уверен в удачном исходе рекогносцировки и предвидел издалека, что Баязету предстоит осада, снять которую будет нелегко. Что же мог поручить Никита Семенович своему старому другу накануне своей гибели? - Мы тогда долго беседовали, - рассказывал Сивицкий, не глядя на прапорщика. - Уже ночью... Вино было. Да. Но это не мешало. Я, конечно, не соглашался. И вот этот револьвер. Глупости! Я так и сказал ему - глупости! Но он был настойчив. Он видел дальше меня... Вы, барон, понимаете: здесь ее опоганят и продадут. Как мешок орехов. У них так и написано в Коране: женщина - как мешок орехов. И он боялся этого. Он не мог оставить ее так. Клюгенау выглядел спокойным, только чаще моргал из-под очков. - А вы? Что же вы? - спросил он. - А что - я?.. Я говорил - нет, глупости... ерунда! Он меня убедил. И взял... Я взял... вот это, - Сивицкий показал на револьвер. - Системы "ле-фоше". Семь камор. Пули из мельхиора. Я ведь врач. И знаю, куда надо выстрелить. Хватит и одной. Наповал... Вы думаете, мне легко было дать ему слово? - Не думаю. - А тяжело-то вот стало только сейчас. Башибузуки ревут за стенкой. Жуть!.. Ворвись они сюда, и я знаю, чем это все кончится. Мы тогда долго с ним говорили. Была только одна оговорка: "Если она согласится на это". - И она... согласилась? - спросил Клюгенау. - Кой черт! - вспыхнул врач. - Я еще не выжил из ума, чтобы спрашивать женщину об этом! Всю жизнь я лечил людей, но не убивал... Сивицкий решительно передвинул револьвер через стол к прапорщику Клюгенау. - Вот и все, - устало сказал он. - Вы, надеюсь, не откажете мне в этом. Я знаю, что ваше отношение к ней гораздо сложнее, чем многие думают. И вы сами не пожелаете, чтобы она попала в чьи-то грязные лапы! Клюгенау передвинул револьвер от себя на середину стола. Теперь он лежал между ними, блестя вороненым дулом, почти красивый в своем железном безобразии ломаных линий. - Вы... ошиблись, - заключил Клюгенау. - Моя рука не сильнее вашей. Я могу убить себя. Могу, наконец, убить и вас. Но выстрелить в женщину, которая стала для меня. |
