|
Но любопытно бы знать - далеко ли вы едете? - Только до Тифлиса. - О, как это п'ек'асно! Мы тоже де'ижим путь до Тифлиса. Конечно, потом... потом и дальше. На ф'онт, на ф'онт!.. Не откажите в любезности соп'овождать вас че'ез го'ы. А то ведь, гово'ят, эти че'екесы... хуже па'ижских апашей! - Не беспокойтесь, - отпугнула его спутница, - меня встречает отец. А с ним я не боюсь никаких чеченцев!.. Владикавказ - городишко уютный, добротный, чистенький. Сверкая на солнце белым камнем, лежит он в гуще садов, под шум Терека, мутно вспененного, подмывающего береговые осыпи. Отсюда начинался древний путь через Дарьял, мимо гор, мимо сказочных легенд, где путнику не миновать страхов и риска... Горы уже насели, надвинулись на путников, раскрыв перед ними грохочущие водою пасти ущелий. Зелень растений отступает, побежденная диким камнем, и только пыльные лопухи, брызгаясь белым соком, давятся под колесами. - Вас не вст'етили? - Унгерн-Витгенштейн придержал своего жеребца на обочине, пропуская мимо себя бричку с дорожной попутчицей. - Наверное, отец решил не выезжать за карантин. И вот карантин: несколько солдат выбегают из сторожки; два осетина, в грязных хламидах черкесок, сидят в ныли возде дороги, мечтательно сузив глаза и покачиваясь. Здесь путники проходят последний осмотр, после чего Кавказ делается доступен для них, как извечная благодать всех воинов, купцов, поэтов и авантюристов. Офицер читает подорожную: - Ваши-вещи, мадам? - Только баул. - Что имеется из металлических вещей? - Только серьги в ушах. - Можете проезжать, мадам... Назар Минаевич поджидал свою дочь за карантином, держа в поводу крупную толстоногую лошадь. Увидев дочь, Ватнин всхлипнул и, вытирая кулаком слезы, пошел ей навстречу. - Папа! - дочь надолго прильнула к нему, тяжелая рука есаула нежно гладила ее белый, молочный затылок... - Ну-ну, Лизавета, - сказал Ватнин, - будет тебе! - Папа! Милый папочка... Ватнин оторвал дочку от себя, часто зачмокал ее в заплаканное счастливое лицо - в глаза, в щеки, в лоб, в губы. Эта разряженная моюдая дама, целующаяся с бородатым мужиком в казачьем мундире, казалась со стороны забавной, - на карантине послышался смех блестящих "монтеров". - Ну их! - сказал Ватнин стыдливо. - Поедем, Лизавета... И они поехали, дружно беседуя. За Ермоловским камнем пошли навивать над ними, дырявые от динамитных забоев, многочисленные "Пронеси, господи", и за каждым таким страхом Ватнин, как истинный кавказец, находил среди камней вино и денежный ящик. - Исполним завет, - говорил он. выпивая араки, дав дочери хлебнуть вина и бросая в никем не охраняемую кубышку монеты. Ватнин рассказывал дочери о баязетском "сидении". Большие зеленые ящерицы перебегали дорогу. Проехали развалины замка царицы Тамары, но оба остались вполне равнодушны. Женщины из ближайших аулов с корзинами в руках собирали лошадиный помет для топлива. Столетние допотопные мельницы лопотали в камнях реки. Вечером они приехали в селение Казбеги, но на постоялом дворе им отказали в ночлеге: ожидался приезд свитских офицеров, для них готовились даже особые "царские комнаты". |
