|
- Доверьте это мне, - говорит Клюгенау. - Я ее укреплю телеграфными столбами. - Ну, а что же вы молчите, поручик? Карабанов встает: - Мое дело казачье: делать набеги на турок и на... Пацевича! Заготовьте чертежи, только как следует, и я заставлю его слушаться нас. Они расходятся поздно. Андрей прощается. Майор Потресов долго жмет ему руку. Клюгенау глядит на звезды и мычит что-то неопределенное. Некрасов берет Карабанова под руку. - Вы напрасно тогда смальчишничали, - говорит он наставительным тоном старшего. - Пускать дым ему в лицо - это ерунда, а он может вам напакостить. Вы, наверное, уже заметили, что осел лягается всегда больнее лошади. Впрочем, ладно... Вы уходите завтра? - Да. - Не горячитесь. Турки совсем неплохие солдаты. И на вооружении у них принят "снайдер", как и в нашей армии. Генералы в Петербурге под аркой, надеясь на штык, переменили прицелы на шестьсот шагов. Турецкие же винтовки имеют прицел на две тысячи шагов. Вы учтите это, Андрей Елисеевич. Карабанов подошел к воротам крепости: - А ну - отвори! Громадные, кованные из бронзы ворота, украшенные парадными львами, медленно растворились, выпуская его в город. Поручик немного прошелся по дороге, по самому краю глубокого рва, остановился и посмотрел на звезды... "О чем это мычал Клюгенау? Может, барону, как поэту, дано видеть такое, чего он, Карабанов, никогда не увидит?" Звезды как звезды... А завтра он уходит. И вдруг ему захотелось крикнуть на весь мир о чем-то, захотелось кого-нибудь обнять, прижать к самому сердцу. - Неужели умру и я? - сказал он и, расставив руки, рухнул в траву, прижался к земле всем телом. К нему подскочил из темноты солдат: - Ваше благородие, что с вами? Карабанов поднял голову: - Ничего... Это так. Просто захотелось полежать на земле. Устал... Поздно вечером, когда время уже близилось к полуночи, в киоске Хвощинского долго не гас свет. Полковник, сообща со Штоквицем и Некрасовым, обсуждал неразбериху диспозиций, продиктованных Пацевичем, и говорил: - Надо бы ему выслать разъезды конницы до Деадинского монастыря и вообще завязать дружбу с монахами. Они многое знают. Генерал Тер-Гукасов ведет себя тоже странно: он оставил нас в Баязете и тем самым словно отрекся от нас... В дверь осторожно постучали. - Можно, - разрешил Хвощинский. Из темноты дверной ниши бесшумно выступила тень ХаджиДжамал-бека; мягкие поршни-мачиши скрадывали его шаги. - А-а, маршал ду (здравствуй), - сказал полковник. - Маршал хиль (и ты будь здоров), - откликнулся лазутчик, стягивая папаху с лысого синеватого черепа. - Не хабер вар? Мот аль (Что нового? Выкладывай), - и полковник кивком головы показал ему на стул. - Пусть говорит по-русски, - заметил Штоквиц. Хаджи-Джамал-бек, присев на краешек стула, рассказал порусски. - Шейхи курдов, Джелал-Эддин и Ибнадулла, свели свои таборы вместе. Стоят у Арарата с детьми, женами и скотом. Фаикпаша боится тебя, сердар. Завтра пришлет сюда, в Баязет, стрелка из гор. Хороший стрелок: как отсюда до майдана, разбивает пулей куриное яйцо. |
