— Это же все неправда? — спрашивает его па­рень, лежащий на соседней койке, в первый же вечер. — Не может быть, чтобы ты вырубил це­лый экипаж полицейской машины при помо­щи их собственных пистолетов, стреляющих пулями с транквилизирующим веществом.

— Нет! Конечно, неправда, — отвечает Кон­нор, но тот факт, что он все отрицает, для сосе­да лишь еще одно доказательство того, что все, что рассказывают о Конноре, было на самом деле.

— Я в это не верю, — говорит другой маль­чик, — но я слышал, когда тебя искали, при­шлось перекрыть несколько федеральных трасс.

— На самом деле перекрывали только одно шоссе. Вернее, они его не перекрывали. Это сделал я. В каком-то смысле.

— Так, значит, это правда!

Спорить бесполезно: как бы ни старался Коннор преуменьшить свои заслуги, ребята продолжают считать его мифическим персона­жем или супергероем из комиксов. Кроме того, Роланд, ненавидящий Коннора, тем не менее активно работает на его имидж, чтобы тень славы великого человека осенила и его. Он жи­вет в другом корпусе, но до Коннора то и дело доходят совершенно дикие истории о том, как они с Роландом якобы украли вертолет и напа­ли на больницу в Таксоне, чтобы освободить чуть ли не сто беглецов, которых там держали. Поначалу Коннор хочет рассказать им, что Ро­ланд не сделал ничего выдающегося, если не считать предательства, но жизнь слишком ко­ротка, на этот раз в прямом смысле этого сло­ва, чтобы снова затевать свару с верзилой.

Среди тех, с кем общается Коннор, есть только один мальчик, который действительно его слушает и может отличить правду от вы­мысла. Его зовут Долтон. Долтону семнадцать лет, и он не вышел ростом, зато на голове гус­тая шапка волос, живущих своей жизнью, и под ней тоже не пусто. Коннор рассказал ему о том, что было в день, когда он бежал, стараясь ниче­го не приукрашивать. Приятно, когда кто-то знает правду, это утешает. Однако у Долтона своя точка зрения на случившееся.

— Несмотря на то что все было не совсем так, как об этом рассказывают, — говорит он, — ис­тория все равно впечатляющая. Каждый из нас хотел бы знать, что способен на такое.

Коннору приходится с ним согласиться.

— Тебя тут считают королем беглецов, — гово­рит Долтон, — но таких, как ты, отправляют под нож раньше всех, поэтому старайся вести себя аккуратнее.

Сказав это, Долтон окидывает Коннора долгим испытующим взглядом.

— Тебе страшно? — спрашивает он.

Коннор и рад бы сказать Долтону, что он ничего не боится, но это неправда.

— Да, — говорит он.

Тем не менее, узнав, что Коннору тоже страшно, Долтон испытывает какое-то своеоб­разное облегчение.

— На занятиях нам говорят, что страх исчез­нет и мы придем к приятию того, что с нами должно случиться. Но я здесь уже полгода, а страх не уходит.

— Полгода? Я думал, здесь никто дольше не­скольких недель не задерживается.

Долтон наклоняется к самому его уху и пе­реходит на шепот, словно готовясь поделиться сверхсекретной информацией.

— Если ты играешь в оркестре, можешь про­жить гораздо дольше, — тихонько говорит он.

В оркестре? При мысли о том, что в мес­те, где людей лишают жизни, может быть да­же свой оркестр, Коннору становится не по себе.

— Мы должны играть на крыше Лавки, когда гуда отводят ребят, — объясняет Долтон. — Мы играем все — классику, поп, рок. Я лучший бас-гитарист из всех, кто когда-либо оказывался здесь.

Он расплывается в улыбке.

— Приходи послушать нас завтра, у нас появи­лась новая клавишница. Здорово играет.

***

По утрам мальчиков выводят играть в во­лейбол.