|
Сама выбрала ему брюки из тонкой серой шерсти и темно-синий двубортный пиджак. - В фуражке вполне сойдешь за владельца яхты. Она настояла, чтобы он купил себе летние туфли из светло-коричневой кожи. - Теперь совсем другое дело. Иногда я спрашиваю себя... Больше она ничего не сказала, лишь взглянула на него украдкой. Она, видимо, уже приезжала в "Арку" одна, потому что, когда они вошли в гостиницу, бармен сделал ей незаметный знак, а какой-то молодой человек подмигнул. - Невеселый у тебя видик. Они пили. Ели. Потом пошли в казино, где Жюли почти два часа играла в шар <Род азартной игры.> и, выиграв сначала две или три тысячи франков, просадила затем все, что у нее было в сумочке. Раздосадованная, она дала сигнал: - Пошли! Они уже привыкли ходить вместе. Устав, Жюли брала его под руку. Машинально они замедляли шаг за несколько метров от гостиницы, словно люди, которые возвращаются к себе. Зайти в пивную она не захотела. Они закрыли дверь. Жюли заперла ее на задвижку - она всегда принимала эту меру предосторожности. - Где ты прячешь деньги? Он указал на шкаф. - На твоем месте я поостереглась бы. Он залез на тот же самый стул, что днем, провел рукой по верху, но обнаружил лишь толстый слой пыли. - Ну, что там? Он оцепенел. Она потеряла терпение. - Что ты стоишь как истукан? - Пакет исчез. - Деньги? Подозрительная от природы, она не поверила. - Пусти, я сама посмотрю. Ей не хватало роста даже со стула. Она сбросила вое со стола, забралась на него, - А сколько было? - Почти триста тысяч франков. Чуть меньше. - Что ты сказал? Ему стало стыдно столь огромной суммы. - Триста тысяч. - Надо немедленно предупредить хозяина и вызвать полицию. Я сейчас... Он удержал ее. - Нет. Нельзя. - Почему? Ты спятил? - Не надо. Я объясню тебе. Впрочем, это пустяки. Я найду выход. Мне пришлют деньги. - Так ты богат? Теперь она просто злилась. Казалось, она сердится на него за то, что он ее обманул; она легла, не говоря ни слова, отвернулась и на его: "Спокойной ночи" ответила неразборчивым ворчанием. Глава 6 Было и горько, и приятно. Так порой человек, испытывающий боль, холит ее в себе, оберегает, чтобы она не исчезла. Г-н Монд не сердился, не возмущался, не сожалел. Лет в четырнадцать-пятнадцать, еще в лицее, он во время Поста пережил период острого мистицизма. Дни, а порой и ночи он проводил в духовных упражнениях, стремясь к совершенству, и случайно сохранил фотографию того времени, фотографию групповую, поскольку тогда он с пренебрежением относился к воспроизведению своего образа - похудевший, печальный, с кроткой улыбкой, которая потом, когда произошла реакция, показалась ему противной. В другой раз, уже много позже, после второй женитьбы, жена сказала ему, что ей неприятно дыхание курящего человека. |
