Машина медленно пробралась по четырехколесному шоссе мимо стоявших полицейских машин, мимо непрекращающихся криков толпы. Над ними проплыл знак: ЛЕТНОЕ ПОЛЕ.

Женщина могла видеть электрифицированное заграждение, пересекавшее болото или в лучшем случае поле по обеим сторонам от дороги. Прямо впереди стояли справочная будка и досмотр. За ними были главные ворота, блокированные танком А-62, способным посылать из своей пушки снаряды весом в четверть мегатонны. Еще дальше – сплетение подъездов и стоянок, тянущихся к комплексу терминалов, который скрывал из вида взлетные полосы. Надо всем этим возвышалась огромная, как уэллсовский марсианин, вышка диспетчера, и солнце, клонившееся к закату, полыхало на ее полированных стенах. Служащие и пассажиры толпились на ближайшей стоянке, где их удерживала полиция. В ушах пульсировал глухой рев моторов, и Амелия увидела стального «Локхида Джи-Эй Суперберд», разогревавшего двигатель на одной из взлетных полос позади главных зданий аэропорта.

– РИЧАРДС!

Она вздрогнула и испуганно посмотрела на него. Он протестующе замахал рукой. Все нормально, мамаша. Я всего лишь помираю.

– ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ НАХОДИТЬСЯ ВНУТРИ, – громко увещевал его усиленный динамиками голос. – ОТПУСТИ ЖЕНЩИНУ. ВЫЙДИ.

– И что теперь? – спросила она. – Это только отсрочка. Они выжидают, пока…

– Нужно дать им возможность подойти ближе, – сказал Ричардс. – Они некоторое время будут блефовать. Выгляни. Скажи им, что я ранен и не в себе. Скажи им, что я хочу сдаться Авиационной полиции.

– Что-что ты хочешь сделать?

– Авиационная полиция не подчиняется ни властям штата, ни федеральным властям. С 1995 года, когда был принят закон ООН, они стали международной службой. Я слышал, что если сдаться им, подпадаешь под амнистию. Что-то типа того случая, когда в игре «Монополия» твоя фишка попадает на клеточку «Свободная парковка». Они, конечно, тоже дерьмо собачье. Они передадут меня Охотникам, а Охотники отволокут обратно в загон.

Она вздрогнула.

– А вдруг они подумают, что я в это поверил. Или что я заставил себя в это поверить. Иди и скажи им.

Она высунулась, и Ричардс весь замер в напряжении. Если они собирались устроить «несчастный случай», который убрал бы Амелию со сцены, это скорее всего случится теперь. Ее голова и верхняя часть туловища сейчас представляла из себя хорошую мишень для тысячи ружей. Стоит хотя бы одному из целящихся нажать на курок – и весь этот фарс закончится.

– Бен Ричардс хочет сдаться Авиационной полиции! – крикнула она. – У него две раны! – Она в ужасе обернулась, ее голос дрогнул, высоко и звонко отзвучав в неожиданной тишине, наступившей оттого, что они заглушили мотор. – Он сошел с ума и… Господи, мне так страшно… пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста!

Все это фиксировалось камерами и транслировалось напрямую по всей Северной Америке и, с разницей в считанные минуты, по другой половине земного шара. Отлично. Замечательно. Ричардс ощутил, как он весь снова напрягся, и понял, что в нем зародилась какая-то надежда.

На мгновение все замерло: по ту сторону совещались.

– Очень хорошо, – негромко произнес Ричардс.

Она посмотрела на него.

– Ты думаешь, мне тяжело притворяться испуганной? Но мы с тобой, что бы ты там ни думал, не в равном положении. Я хочу, чтобы ты хотя бы выбрался отсюда.

Ричардс в первый раз заметил, как хороша ее грудь под залитой кровью черно-зеленой блузой.

Неожиданно послышался новый, скрежещущий рокот, и она вскрикнула.

– Это танк, – сказал он. – Ничего.