Он был тяжело ранен. Его рана все еще кровоточила, он плохо держался на ногах, и ему казалось, что ноги существуют где-то далеко от него. Он не знал, хватит ли у него сил решить этот ребус, когда придет пора.
Ричардс хмыкнул, снова наклонился вперед и нажал кнопку Вкл. Фри-Ви немедленно развернула перед ними свою яркую, четкую, усиленную специальным сигналом жизнь. Лицо, заполнив собой весь экран, было очень черным и до боли знакомым. Это был Дэн Киллиэн. Он сидел за украшенным эмблемой Игр столом красного дерева, сделанного в форме почек.
– Привет, – тихо сказал Ричардс.
Он чуть не вывалился из кресла, когда Киллиэн поднял глаза, усмехнулся и ответил:
– Приветствую вас, мистер Ричардс.
– Ну, это не совсем правда, – ответил Ричардс. – поранился, пробираясь через леса.
– А, да, – сказал Киллиэн. – Знаменитое путешествие по лесу. Бобби Томпсон увековечил его в эфире как раз сегодня вечером – приобщив к вашей нынешней эпопее, разумеется. Завтра эти леса будут заполнены людьми, ищущими лоскутки вашей рубашки или даже гильзы.
– Какой кошмар, – сказал Ричардс. – Что-то вы фальшивите.
– Вы, Ричардс, самый сильный участник Игры, который когда-либо был. Благодаря сочетанию везения – искусности, вы, определенно, величайший игрок. Вы достаточно значительны, чтобы мы могли предложить вам одну вещь.
– Предложить мне что? Прогреметь по телевидению на всю страну в роли расстрелянного?
– Угон самолета – эффектный, но самый глупый вашей ситуации шаг. И знаете почему? Потому что впервые рядом с вами нет ваших. Они остались на земле: и даже эта женщина, которая вас выгораживает. Вы можете считать, что она заодно с вами. Она сама даже может так считать. Но это не так. Здесь, наверху, вас. Ричардс, окружают только наши люди. Вы уже почти мертвец. Наконец-то.
– Мне много раз уже так говорили, а я все живу и живу.
– Последние два часа вы живете лишь постольку поскольку это нужно Федерации Игр. И в частности – мне. Именно я настаивал предложить вам одну вещь. Мне препятствовала старая гвардия – такие вещи никогда не делались. Но я настоял на своем. Так вот, ты спрашивал меня, кого ты можешь погубить, пробираясь с автоматом в руках. Один из тех, кого ты можешь погубить, буду я. Ричардс, вы удивлены?
– Пожалуй. Я-то думал, что ты – просто домашний ниггер.
Киллиэн откинул голову и захохотал, но смех его звучал принужденно – это был смех человека, поставившего на карту все и работавшего с большим напряжением.
– Излагаю суть дела, Ричардс. Лети на своем самолете в Хардинг. В аэропорту тебя будет ждать «Лимузин» от Федерации. Будет сообщено о твоей якобы казни. А ты вступишь в нашу команду.
Маккоун задохнулся от ярости:
– Ах ты, ублюдок черный!
Амелия Вильямс выглядела ошеломленной.
– Отлично, – сказал Ричардс. – Я хорошо знаю ваши штучки, но это здорово. Какой бы из вас, Киллиэн, получился продавец подержанных машин!
– Разве, судя по поведению Маккоуна, я выгляжу лжецом?
– Маккоун – одаренный актер. В аэропорту он так прекрасно пел и танцевал, что может рассчитывать на Оскара. – Ричардс был обеспокоен. Он припомнил, как Маккоун настаивал, чтобы Амелия принесла кофе, когда ему показалось, что он может взорвать «Ирландца», как Маккоун яростно и жестко противостоял ему, – все это не укладывалось в схему. Или укладывалось? Мысли цеплялись одна за другую. – Может, вы поступаете так без его ведома. Рассчитывая на то, что он отреагирует на руку вам.
Киллиэн сказал:
– Ваш номер с пластиковой взрывчаткой, мистер Ричардс, завершен. |