— Эй, дуралей, хватай ее за хвост! Не упусти! — раздалось со стороны выхода из переулка, отмеченного чуть более светлым, полуразмытым пятном белого света.

— Простите… — вместо привычного контральто из горла вырвалось нечто скрипуче-каркающее, похожее на стон несмазанной лебедки. Я испуганно замолкла, а все тот же мальчишеский голос прокричал:

— Совсем ошалел, ссыкун малолетний, хватай, говорю, крысу за хвост! Чего стоишь столбом. Сейчас как поддам по носопырке…

Между тем что-то метнулось мимо моих ног, большое и жирное, словно домашний кот, и я, наконец сопоставив слова юнца о крысе с этой упитанной тушкой, оглушительно заверещала.

Не хочу, больше не хочу видеть этот отвратительный сон! Хочу домой. К маме и к ее шоколадному торту… Даже к Саманте с ее растянутым, старым свитером и недобрыми глазами. Да к чему угодно, лишь бы подальше отсюда!

— Ну ты и придурок, — услышала я насмешливый голос над своим ухом, и решилась-таки приоткрыть один глаз. В него-то мне и заехали кулаком… По-доброму так, со всей силы.

— Ты чего себе позволяешь?! — заорала я не своим (в буквальном смысле этого слова) голосом. — Не видишь, кто я такая… такой, — поправилась скоро, от боли и вовсе ничего не соображая.

— Да ты точно того! — мой обидчик покрутил пальцем у виска. — С Бедлама, что ли, сбежал? — И добавил: — На вот, держи, я сейчас мешок приволоку. — С этими словами он протянул мне нечто истошно пищащее и извивающееся.

Крысу. Он протянул мне живую крысу, которая так и норовила цапнуть его за палец…

Мне подурнело до мушек перед глазами… Я однажды падала в обморок, и знала, как это все происходит, и случай был тот самый.

— Убери от меня эту гадость! — взвизгнула я под стать всей той же удерживаемой за хвост крысе. — Убери, убери, убери… — С каждым выкриком я все больше вжималась в стену за спиной.

У паренька с крысой глаза полезли на лоб, они буквально сделались размером с хорошее такое блюдце.

— Видал я немало свихнувшихся в этой жизни, но ты превзошел их всех! — констатировал он как будто бы даже с уважением. Потом прошел ко входу в переулок и воротился, волоча за собой истошно извивающийся и пищащий старый мешок…

— Подсоби, — обратился он ко мне, — подсажу этим бестиям товарку. То-то они обрадуются! — Он усмехнулся, продемонстрировав мне два передних щербатых зуба неопределенного цвета.

Я отрицательно замотала головой.

— Знаешь ли ты, — произнесла я менторским тоном, — что эпидемия чумы в четырнадцатом веке была спровоцирована сбежавшими с зараженного корабля крысами? Что эти твари, — я ткнула пальцем в сторону копошащегося мешка, — являются наипервейшими разносчиками всевозможных болезней… Тебе нужно немедленно показаться врачу и пройти вакцинацию против бешенства и столбняка.

Выдав все это единым махом и едва успев отдышаться, я заработала увесистый тычок в район солнечного сплетения, так что мне захотелось продолжить медицинское образование юного наглеца, только уже в области маммологии… К счастью, я вовремя вспомнила, что груди-то у меня больше и нет, и слезы, вызванные даже не болезненным тычком, а самим фактом моего нынешнего положения, так и полились по моему скуксившемуся лицу.

Мой обидчик сунул крысу в мешок и потуже затянул горловину. Мои слезы, должно быть, его смутили, хотя он и пытался не показать этого…

— Из деревни, что ли? — поинтересовался он.