Еще через год появился второй сын. Семья становилась многодетной, хоть и не венчанной в церкви и не записанной в регистрационных бумагах.

Все это время Бекетов оттачивал способы совершения преступлений. Выходил на дела. И счет жертв уже пошел на десятки.

В раздрае и неразберихе, которые никак не отпускали страну, он рассчитывал не попасться никогда. Для этого всего лишь нужно быть максимально осторожным. Хитрым, как лис. И расчетливым, как одесский еврей.

И все же он попался…

Глава 12

1932 год

Апухтин, согнувшись за столом, аккуратно выводил послание дяде Яше. Они обменивались подробными письмами ровно раз в неделю – такая у них установилась добрая традиция.

Родителям он писал реже. Любил их, но они все же казались ему немного чужими, застрявшими в своем узком мирке. А с дядей Яшей их гнала по жизни одна океанская волна. Они ощущали родство не только по паспорту, но и в душах. И то, что он сейчас расследовал уголовные дела, а не шил сапоги по вековой семейной традиции в местечке под Гомелем, – это заслуга дяди Яши.

Еще в царские времена дядя Яша с головой ушел в пролетарскую революцию. Местечковый приземленный мир был для его пылкой натуры слишком тесен. Как, впрочем, и для многих его земляков и единоверцев. Некоторые уходили в большой мир ворами, аферистами и авантюристами, приезжали домой фартовые, богато одетые, сорящие напоказ деньгами. Другие подавались в бунтари и возвращались чахоточными больными, но все равно фанатично убежденными в своей исторической правоте. А то и не возвращались вовсе, сгинув на царской каторге или закончив свой недолгий, но яркий жизненный путь на виселице по приговору полевого суда.

– Что же ты делаешь, Яша? – причитал Лазарь Апухтин, когда брат ненадолго заглядывал в их черту оседлости. – Зачем ты это делаешь? Почему ты это делаешь?

– Я борюсь за справедливость, – отвечал спокойно дядя Яша.

– Чем сильнее евреи бьются за справедливость, тем больнее их бьют те, для кого они делают эту самую справедливость!

Дядя Яша пропускал мимо ушей эту сконцентрированную в словах сапожника тысячелетнюю еврейскую мудрость. Его вела вперед страсть к изменению мира. Он примкнул сначала к партии еврейских коммунистов Бунд, но вскоре разругался с ними из-за их узости и национализма. А потом подался в большевики.

Получая письма от своего непутевого брата, отец на семейных собраниях с выражением зачитывал их, а потом горестно заламывал руки:

– Говорил я ему всегда – сиди тихо. Но тихо у него не получается. Яше нужна помпа и гром фанфар! Ох, доведет это его до цугундера!

Между тем дядя Яша, попав в бурное течение революции, с готовностью плыл по нему вперед к светлому будущему. За это будущее он воевал и комиссарил на Гражданской. Потом занимал должности в реввоенсоветах, в Наркомфине. И наконец, к удовольствию всей семьи, вышел в люди, обустроившись в Москве на большой должности. Теперь у Апухтиных был свой человек в столицах. И это уже не легкомысленный бунтарь, а важный начальник, добившийся в жизни многого, с самим Лениным здоровавшийся.

Из своих многочисленных племянников и племянниц дядя Яша привечал Исая. И правильно привечал. Ведь мальчишке тоже был тесен местечковый мир. Его звали широкие просторы. И он очень серьезно воспринимал слова про «справедливость» для трудящегося народа. И сам трудился без устали. Учился только на пятерки. Вступил в комсомол, где без хвастовства и рисовки, но настойчиво и упорно тянул самые трудные поручения.

Когда Исай закончил школу, тут же приехал дядя Яша и забрал его в Москву, выдержав девятый вал причитаний, обвинений и хороший скандал. Родители не хотели выпускать сына в большую жизнь. Пусть даже в саму Москву.

Апухтин легко поступил в Московский университет на юридический факультет, хотя конкурс был бешеный.