Вот по поводу «подумать» и пришел сейчас Васильев.

– Итак, какие предварительные прикидки у нас по криминальному поведению «бесов»? – спросил он, освобождая от папок стул и усаживаясь на него.

– Думаю, они изначально рыскают в толчее вокзалов, станций, – сказал Апухтин. – Именно там присматривают приезжих крестьян.

– Как полагаешь, почему именно крестьян?

– Ну, это очевидно. Крестьянину легче задурить голову. Тот же рабочий – его городская беспокойная жизнь уже подвела к тому, чтобы быть готовым к любому подвоху. Он так просто не ведется на сладкие речи. С крестьянином же все легче. Испокон веков на Руси ему с земли семью прокормить трудно было, вот и ездил на заработки. Но городская и дорожная жизнь так для него и осталась загадкой. Растерявшийся от шумной вокзальной суматохи, он по наивности своей, сойдя с поезда, сразу и ведется на того, кто к нему подкатывает ласково и обещает помочь в его невзгоде. Ведь он привык, что на деревне всем миром вопросы решаются и православный православному всегда поможет. А тут случайный знакомец обещает на телеге до места довезти. Или с ночлегом подсобить.

– Или с работой, – кивнул Васильев.

– Или с работой. Главное, денег не просит. И знать не знает крестьянин, что перед ним вовсе не человек, а зверюга. И не улыбается тот ему, а просто оскаливается да присматривает жадным взором, что вскоре с трупа возьмет.

– Непонятен экономический аспект деятельности, – с сомнением произнес Васильев. – Много ли с такого путника возьмешь?

– А это как повезет. Некоторые крестьяне вообще обустраиваться на новом месте едут. И деньги при них водятся, чтобы на то самое первое обустройство хватило. Кроме того, «бесы» не брезгуют ничем. Даже нательное белье забирают.

– Да уж. Это не зверье. Это куда хуже.

– Вообще, крестьяне обладают не только наивностью, но и крайней подозрительностью, – продолжил свои умозаключения Апухтин. – И чтобы их так охмурять, нужно знать их психологию. Скорее всего, «бесы» сами из крестьян. А по тому, что убивают за мелочовку, видно, что намаялись с голодухи.

– Крестьяне убивают крестьян, – задумчиво произнес Васильев. – Поэтому мы и буксуем. Больше с городской швалью работаем.

– Но среди жертв попадаются и странные исключения. – Апухтин вынул из кипы папок на столе одну, открыл ее и продемонстрировал Васильеву фотографии с места происшествия. – Тихорецкий район. В 1929 году там обнаружили два мужских трупа. С типичными для нашей серии телесными повреждениями. Что необычно. Один убитый – крестьянин с Тверской губернии, выехал на заработки. А вот второй – птица более высокого полета.

Апухтин ткнул пальцем в фотографию обезображенного трупа с разбитой головой.

– Смотри, Василий Васильевич. Руки у него человека, не привыкшего к физическому труду. Да и по комплекции, ухоженности, похоже, горожанин. Притом далеко не из рабочих.

– И что? – недоуменно спросил Васильев. – Ну, пригласили по случаю «бесы» в компанию какого-то интеллигента, да еще и при деньгах. Предложили довезти до места. Да всех разом и положили.

– Может быть, – кивнул Апухтин. – Только личность этого «интеллигента» так и не удалось установить. Его дактилоскопическую карту в Москву посылали, в регистрационно-дактилоскопическое бюро НКВД. Но он у них по картотекам не числится.

– Да и леший с ним, – отмахнулся Васильев. – У нас еще десятки трупов, из них сколько неустановленных.