– Поэтому не разбоем мы живем, Климушка. Это борьба наша, чтобы землю от этих мелких людишек очищать.

– Умнó, – кивнул Шкурник, ладонью зачерпнул с миски квашеную капусту и уважительно захрумкал.

– Ну а что делать с этим народцем? Христа забыли. Маркса не выучили. Только убивать их. Так что буду я его валять безотчетно. Буду «работать», пока сам не попаду в руки врагам своим.

Было видно, что из этой начальственной речи Шкурник мало что понял, но когда атаман болтал так воодушевленно, то и его помощник воодушевлялся следом.

Бекетов уперся взором в своего подельника:

– Ну а ты?

– А чего я?

– Ты-то для чего кровь льешь? Неужто только за деньгу легкую?

– Мне это дело сильно по душе, – расплывшись в довольной улыбке, признался Шкурник.

– Просто вот так убивать по душе?

– Ага. Вот он стоит. Живой. И на тебя смотрит. Раз! И ты стоишь. А он лежит. И жизни в нем нет. И такая радость от этого по всему организьму! Кажется, птички поют!

Шкурник от избытка чувств хватанул стопку самогона и крякнул.

– Вон, баба моя. Что-то гоношится. Себя показывает. Ругается. А тюк ее топором – и нет. Я есть – а ее уже и нет. Двух уже положил. И эту положу, – махнул Шкурник широкой ладонью в сторону комнаты, где дремала Екатерина. – То мне в радость. Потому что я буду жить. А она – нет!

Бекетов озадаченно посмотрел на подельника. Оказалось, что под толстой черепной коробкой этого племенного быка какие-то мысли бродят. Что-то он обдумывать пытается, что само по себе удивительно.

Потом атамана как током шибануло: а ведь Шкурник скоро опять прибьет и эту свою сожительницу.

– Ты это, заканчивай в доме своем злобствовать! – воскликнул он. – Лягавых еще напустишь.

– Не напущу. А напущу, так живым не дамся. Так что не бойся, Гордей Афанасьевич! Не выдам!

Доверия его слова у Бекетова не вызвали. Атаман вдруг совершенно четко понял, что рано или поздно Шкурник попадется, когда очередную свою бабу прихлопнет. А в руках милиции молчать не станет, да и выложит всю правду о шайке. Бекетов сам, к примеру, никого прикрывать не стал бы. Так зачем другим прикрывать его? Получается, Шкурник становится обузой. А обузу сбрасывают.

– Так что ты это кончай, – не надеясь на отклик, больше для порядка, произнес Бекетов.

– Кончу, – многообещающе произнес Шкурник. – Всех кончу!

И такая злость мгновенной судорогой прокатилась по его лицу, что Бекетов невольно отпрянул. И всем своим существом ощутил, что в эти «все» входит и он. Определенно Шкурник вслед за Кугелем сходил с ума.

И тут же, мотнув головой, Шкурник вернулся в свое обычное состояние. Опять в глазах его лишь собачья преданность и желание служить.

Бекетов как-то разом протрезвел и с горечью подумал, как же непросто все. Похоже, в банде опять настает перелом. И опять будет – кто кого…

Глава 32

1932 год

Васильев объявил, что личный состав угрозыска заработался, закуклился в своем тесном и мрачном мирке, не видит культурного света в сплошном тоннеле. Поэтому с парторгом они организовали в один прекрасный вечер культпоход в кинотеатр «Родина».

Многие сотрудники пришли с женами. И Апухтин, прибыший на сеанс вместе со всеми, им страшно завидовал. Эх, взять бы сейчас Аглаю под ручку. И сжимать ее ладошку во время сеанса.

Зал битком набит, билеты были в страшном дефиците, что и неудивительно. Показывали первый в СССР полнометражный звуковой фильм «Путевка в жизнь».

Апухтин и раньше любил кино.